Под ее правой ногой хрустнул кусочек стекла, и в то же мгновение она различила три тени, которые отделились от стены в глубине паркинга. У нее перехватило горло, она инстинктивно взглянула на застекленную будку сторожа: пусто, как и следовало ожидать. Должно быть, он ушел уже более часа назад…
Тогда она повернулась к лифту, в надежде, что кто-то спустится вслед за ней. Ей стало страшно, страшно до ужаса.
Три силуэта, приближаясь, обрели очертания; три черных, тонких силуэта, что-то неумолимое чувствовалось в их походке, на лицах маски: итак, хулиганы никуда не уехали…
Спрятавшись в закоулке пустынного паркинга, откуда просматривался выход из лифта, они подстерегали намеченную жертву.
Одинокую женщину.
Пережив мгновение безумной паники, от которой у нее отнялись руки и ноги, ценой неимоверного усилия, на которое она не считала себя даже способной, Беатриса сумела прийти в себя: у нее остался только один выход — бежать к лифту и снова подняться в магазин.
Но она с отчаянием отдала себе отчет в том, что это мгновение нерешительности, как ни коротко оно длилось, оказалось фатальным: путь для отступления отрезай, уже слишком поздно. Она пятилась, а они наступали, поигрывая цепями, наверное, велосипедными, — они их вращали в руках с угрожающим видом.
Эти цепи навели на Беатрису больший ужас, чем три нацеленных на нее револьвера. Они воплощали в себе необузданную жестокость того анархического и иррационального мира, где всякий закон терял власть.
Конец ее защищенного мира, мира Ксавье.
Продолжая в ужасе отступать, она наткнулась на чью-то машину. Это была ее машина. Ключи были на месте, как того требовали правила паркинга.
Два силуэта не спеша приближались, тогда как третий пошел открыть дверь лифта. Значит, теперь уже никто не сможет вызвать его. А пока люди надумают спуститься по лестнице… Если бы каким-то чудом мог появиться Патрик и спасти ее…
Беатриса поняла, что, если она не хочет умереть, рассчитывать можно только на себя. Она швырнула сумку под ноги нападавшим, которые находились всего в пяти-шести метрах от нее, и, воспользовавшись мигом их замешательства, бросилась в машину и немедленно защелкнула двери. К счастью, из-за погоды окна были закрыты.
Дрожащей рукой она включила зажигание. К ее несказанному облегчению, мотор завелся с первого оборота. Выжав до предела газ, она рванула машину назад и тут же услышала разъяренные крики молодых людей, которые отнюдь не признали себя побежденными: извивающимися цепями они принялись молотить по кузову, и этот град ударов по металлу испугал Беатрису так, что от какого-то ее неверного движения мотор заглох.
Она сочла себя погибшей: сейчас они разобьют стекла — разве устоят они перед этим бешеным напором? — и, обезумев от гнева, от сопротивления, нещадно отомстят за все, например, изнасилуют и изобьют, прежде чем убить.
Явившаяся из глубины веков, рожденная первобытным страхом женщин перед нападающими самцами, какая-то дикая сила проснулась в Беатрисе. Она, как фурия, сражалась с хищниками, обступившими хрупкий металлический каркас, — последнюю преграду, отделявшую ее от них, и Беатриса, которой однажды из-за дорожной поломки пришлось толкать свою машину, знала, что она не такая тяжелая: втроем они запросто опрокинут ее.
И тогда…
Мотор завелся вновь, и на этот раз она сумела выбраться из ряда машин и отъехать два или три метра задним ходом. Крики усилились, брань вперемежку с глухими ударами цепей по кузову отдавалась у нее в ушах.
Вслепую рванув назад, она что-то раздавила. Должно быть, это была нога, потому что послышался протяжный крик боли и вслед за тем, в приступе неописуемой ярости, молодые люди начали приподнимать кузов машины. Резким и отчаянным движением, в последней попытке спастись, Беатриса включила первую скорость и, воспользовавшись мгновением, когда нападавшие, которым явно недостало сил, уронили машину на колеса, дала газ. Но машина двигалась с трудом, словно какая-то тяжесть мешала «остину» устремиться к выходу из паркинга, на спасительную улицу…
Она с невероятным трудом проехала несколько метров. Вдруг послышались крики, умоляющая интонация которых дошла до нее лишь потом:
— Остановитесь! Остановитесь!
Вне себя, она до упора выжала педаль газа и вдруг почувствовала, что освободилась от силы, тянувшей ее назад.
Повернув слишком резко за несколько метров до разделительного барьера, она, задыхаясь от спешки, зацепила одну машину, потом другую, наконец, добралась до выезда, преодолела подъем и вырвалась на людную улицу, где еще были открыты многие кафе. Наконец кошмар кончился.
Беатриса заметила, что дрожит всем телом, что холодный пот склеил волосы под платком на голове, а блузка прилипла к спине, несмотря на то, что погода нисколько не улучшилась. Она старалась вести машину спокойно, сосредоточившись на том, что она делает, зажигая фары близкого света, включая мигалки, плавно переключая скорости.
Благоразумно было бы остановиться сейчас перед каким-нибудь кафе и зайти выпить что-нибудь крепкое. Но ею владело лишь одно желание, поскорее оказаться дома, броситься в объятия Ксавье и рассказать ему эту страшную, невообразимую историю, закрыв входную дверь на все замки.
Она знала, что отныне ей всегда будет страшно вечером…
Ей казалось, что она сражалась несколько часов, всю ночь, как коза господина Сегэна против волка, против трех волков. Взглянув на часы в машине, она заметила, что едва ли прошло пять или шесть минут с того момента, как она покинула супермаркет, — прежде чем войти в лифт, она машинально взглянула на часы, — и этим ураганным бегством из гаража.
Прижавшись к Ксавье, со стаканом виски в руке, Беатриса наслаждалась реальным счастьем — быть в безопасности рядом с мужчиной, напуганным и побледневшим от рассказа об опасности, которую пережила его жена. И чуточку восхищенным — нюанс, который не укрылся от Беатрисы, — тем хладнокровием, которое она проявила.
— Ты была великолепна, дорогая! Подумать только… Никто не сохранил бы такое присутствие духа, как ты…
— Машина в плачевном состоянии, должно быть…
Ксавье, который обычно болезненно переживал малейшую царапину на крыле машины, воскликнул:
— При чем тут это? Вот уж самая последняя из моих забот!
Тем не менее, так как «остин» был запаркован прямо перед домом, он, воспользовавшись затишьем, вышел взглянуть на него. Беатриса сопроводила его до входа и, стоя в открытых дверях, осведомилась:
— Повреждений много?
Они очень сильно били своими толстыми цепями. Теперь, когда опасность была позади, Беатриса подумала, как же досадно будет лишиться личного транспорта на много дней: ремонт делается так медленно…
Ксавье обошел истерзанную машину. Чтобы посветить себе, он прихватил карманный фонарик.
— Это не так уж страшно…
Затем он вдруг застыл, осматривая «остин» сзади, и Беатриса припомнила, что при выезде задела несколько машин. Наверняка поврежден бампер, быть может, разбиты задние фонари…
— Беатриса… иди сюда…
Ксавье сказал это сдавленным голосом: неужели машина вся разбита сзади? Она подошла к нему:
— Смотри…
Она наклонилась и заметила обрывок цепи, застрявшей в бампере. Ясно, что кто-то из нападавших, когда они пробовали поднять машину, приноравливался найти положение поудобней.
Но Ксавье, начавший вдруг заикаться, показывал вовсе не на цепь:
— Там, там…
На обрывке цепи висела, вся в крови, кисть руки. Чувствуя, как от ужаса у нее похолодело в животе, Беатриса молниеносно поняла: это та самая тяжесть, которую она некоторое время волочила за собой и от которой никак не могла оторваться…
— Боже мой!
В этот раз она чуть было не упала в обморок.
— Послушай, — в конце концов сказал Ксавье, который чувствовал себя ничуть не лучше, — я думаю, надо пойти и взглянуть…
— В паркинг? — вскрикнула Беатриса, ужаснувшись самой мысли о возвращении в это страшное место, где она пережила самое большое потрясение в своей жизни.