Посетитель выложил монеты стопкой на стол.
— Три двадцать пять, — сказала Эмилия.
Тот пересчитал стопку, вынул одну монетку, положил ее в карман, затем другую, которую подвинул на край стола.
— Это вам, — сказал он.
Затем встал и направился к двери. Он не снимал пальто, когда вошел. Вышел же, не попрощавшись, не взглянув ни на Маргариту, ни на Эмилию, которая сделала несколько шагов вслед за ним. Не закрывая двери, девушка постояла на пороге — хотела посмотреть, удастся ли незнакомцу тронуться с места по снегу.
Прежде чем забраться в машину, он обернулся в сторону гостиницы. Движением руки Эмилия хотела отбросить свои длинные волосы, которые ветер швырнул ей в лицо. Он как-то презрительно пожал плечами и плюхнулся на сиденье. Машина медленно тронулась, затем он с такой яростью нажал на стартер, что его тут же занесло. Он, однако, не остановился, даже прибавил скорости. Хорошо, если не свалится в кювет. Через несколько секунд машина скрылась за снежной пеленой.
— Ты наконец закроешь дверь? — кипятилась Маргарита.
Эмилия дверь не закрывала, смотрела на снег. Свет угасал в наступавших сумерках. Даже полей было не видно.
— Вот и полей не видать, — заметила Эмилия.
— Собери деньги и вытри стол.
Забирая монеты, Эмилия сказала почти громко:
— Это был Бертран.
— Что ты там бормочешь?
Эмилия смотрела на пирамидку монет. У Бертрана была привычка именно так класть деньги на столиках кафе, когда он расплачивался за напитки. Никогда не подавал купюры. Мелочи у него всегда было достаточно. Теперь он носил бородку, но можно ля было его не узнать — ведь повадки-то остались прежние. Он легко сходился с людьми, но потом вдруг умолкал и поворачивался к ним спиной. Теперь он инженер. Ну и что из этого? Конечно, ее он не узнал. Лишь мельком взглянул, садясь в машину.
Встретила она его год назад неподалеку от мыса Сунион. Тогда она путешествовала с двумя подругами в старой машине; разместились временно в саду одной виллы недалеко от Афин, в Экали. Девушки разглядывали окрестности — Рамнонте, Фивы, Пентели. Наконец, Сунион. Эмилию не слишком интересовали достопримечательности. Пока подруги перечитывали странички путеводителя, она отправлялась бродить куда глаза глядят, иногда довольно далеко. Дошла до ущелья на краю дороги. Два холма круто обрывались к узкой полоске моря, цвет которого резко контрастировал со щебнем, покрывавшим склоны, поросшие серым тимьяном и колючими кустами молочая. Голубизна моря была не просто цветом — воплощением радости жизни. Стояла весна. Эмилия услышала чьи-то шаги по камням и увидела Бертрана.
Он остановился рядом. Не обращая на него внимания, она перевела взгляд на море. Так они стояли довольно долго.
— Пойдемте со мной, — предложил он.
Она резко оборвала его:
— Мне надо догнать подруг.
— Пойдемте вместе по дороге, — повторил он.
Она пошла с ним по дороге в сторону мыса. Он не произносил ни слова. Сама она тоже не испытывала ни малейшего желания разговаривать с незнакомцем. Когда они дошли до площадки, где была стоянка автомашин, он протянул ей руку:
— Я хочу с вами еще раз встретиться.
Она пожала плечами.
— По правую сторону спуска от университета есть маленькое кафе… Завтра вечером…
Она не раскрыла рта. Он удалился. Молодой, неважно одетый. На плече у него висела сумка. На следующий день вечером она легко нашла то самое кафе, словно захаживала туда всю жизнь. Бертран сидел на террасе. Она села напротив. Он заказал для нее кофе.
— Меня зовут Бертран Деланд, — представился он.
— Эмилия Ошё, — ответила она.
Помедлив немного, он добавил:
— Живу я обыкновенно. Кончил учебу. Немного вот путешествую, прежде чем начну работать.
Она коротко рассказала о своих экзаменах.
— Все это не имеет значения, так же как и то, что я делаю, — сказал он. — Я хочу пойти с вами к морю, куда глаза глядят.
— Завтра мы будем в Дафни, — сообщила Эмилия. — Море там рядом.
Они помолчали. Наступал вечер. Зажигались фонари. Звезды еще не показывались на бездонном небе.
— Завтра, — сказал он.
Они поднялись одновременно и расстались без рукопожатия.
На следующий день, хотя время свидания и не было назначено, они встретились на краю дороги, ведущей к морю. Посидели в кафе — деревянном домишке, возвышавшемся на скале.
— Сейчас я живу в Париже. Должность получу на Востоке, — сообщил он.
— А я еще учусь, — сказала Эмилия.
Она глядела на море. Он то посматривал на Эмилию, то переводил взгляд на горизонт.
— Словами этоне выразить, — вымолвил он.
Это — означало прозрачную бирюзовую гладь воды. Летом легчайшая зыбь простиралась до самых утесов по другую сторону бухты. Приближался вечер. Солнце обжигало скалы. Этот яростный жар не касался моря. Однако свежесть его не чувствовалась. Морю не было дела до того, что его окружало, до солнца, до скал, до людей, которые созерцали его. Оно было чудовищно однообразно. Его ослепительный свет не резал глаза. Оно было за пределами здравого смысла.
— Я хочу с вами встречаться, — сказал он.
— Не знаю, — ответила она.
— Я тоже не знаю.
Что-то неодолимое удерживало их друг около друга. Жужжала оса. На ближнем склоне горы паслись черные овцы.
— Через два дня мы уезжаем, — сообщила Эмилия. — Завтра воскресенье, я буду у церкви по окончании службы.
Он пришел к концу службы. Они опять отправились в кафе, уселись на террасе.
— Вы понимаете, нет. Нет и нет. Начнется работа, пойдут дети, церковь по воскресеньям. Нет!
Она и не подумала расспрашивать его о том, что он хотел этим сказать. За соседним столиком люди разговаривали по-гречески, то и дело повторяя слово «таласса».
— Море, — сказал Бертран.
Он встал и отвернулся от нее. Без тени досады она прошептала: «Убирайся!» Так и не узнала, слышал ли он ее. Она больше не встречала его до того самого дня, в кафе Маргариты, когда валил снег.
На следующее утро снова тихонько посыпал снег. Вымыв полы и вытерев пыль, Эмилия пошла бросить корму курам. Затем поднялась в свою комнату, открыла книгу — лишь бы на несколько минут избавиться от приказаний бабушки. С учебой дело не продвигалось, но в конце концов все должно было образоваться. Бертран… Что ему было нужно? Он был ослеплен, когда встретил ее в том ущелье у моря. Она тоже была ослеплена. Ему хотелось забыть о том, что удел людей — обыкновенная жизнь. Почему? Из-за сказочной красоты вокруг? Думал ли он, что надо что-то беречь, но только что именно? Образ моря, ничего не означавший, и безотчетную, вспыхнувшую на мгновение любовь, которая также ровным счетом ничего не значила. Вчера он ее не узнал, тем лучше. Маргарита, усевшаяся за стойкой с вязанием, пронзительно крикнула: «Эмилия! Эмилия!»
Девушка не спеша спустилась по лестнице:
— Что случилось? Я здесь!
— Ты когда пойдешь на ферму за маслом и молоком? Мне не с чем подавать кофе.
Вчера вечером в метель и темень нечего было и думать, чтобы выйти, само собой, но сегодня спозаранку Эмилии следовало бы пойти по делам.
Перед домом остановилась машина. Эмилия выглянула в окно и узнала Бертрана. Когда он входил, она шмыгнула в кладовку.
Прижавшись ухом к двери, Эмилия слушала и не удивлялась. Допустим, тогда Бертран расстался с ней. У него было время подумать. У нее тоже.
— Добрый день, мадам, — говорил Берхран. — Будьте добры, кофе без рома, бутерброды с маслом.
— Эмилия! Эмилия! — крикнула бабушка.
Молчание.
— Она пошла на ферму, — заметила Маргарита. — Масло вам придется подождать.
Маргарита подала кофе.
— Я знаком с Эмилией, — продолжал Бертран. — Мы потеряли друг друга из виду, но, к счастью, вчера я зашел к вам в кафе.
— Бог с вами!
— Надеюсь, она помнит обо мне. Мне хотелось бы поговорить с ней. Я наводил справки в деревне. Знаю, что вы ее бабушка, знаю, что она прислуживает у вас и намерена продолжать учиться.
— Вы хотите жениться на моей служанке?