Сейчас Автоноя очень мало интересуется мужчинами. Оглядываясь на прожитые годы, она почти уверена, что не особо интересовалась ими и раньше – просто этого все ожидали, этого, казалось, требует от нее весь мир. Ей не кажется отвратительной идея, что однажды появится тот, кто сможет растопить ее сердце, но до этого маловероятного события у нее множество способов обрести власть через удовольствие. И именно это, само собой, приносит удовольствие самой Автоное. Власть над тем, когда испытывать экстаз. Власть над выбором собственных наслаждений. Власть над тем, когда, как и с кем разделить эти наслаждения. Неважно, что еще судьба подарит или отберет у нее, это навсегда останется при ней. Она поклялась себе в этом.
И вот Автоноя скачет в храм Артемиды. Она сидит на лошади по-мужски, низко пригнувшись к холке, и наслаждается поведанными ей тайнами, ветром в волосах, доверием, которое она может как оправдать, так и предать. Ей хотелось бы, чтобы отец увидел ее сейчас такой: безнадзорной, со смехом говорящей «нет». По ее мнению, он был бы в ужасе, и эта мысль заставляет ее сиять всю дорогу до храма.
Святилище Артемиды расположено в сердце редких лесов Итаки. В последние годы здесь было проведено немало странных «священных пиров». Многие женщины привыкли сами колоть дрова, чистить колодцы, защищать овец от волков, свежевать медвежьи туши – именно их чаще всего можно встретить на крыльце храма божественной охотницы, с луками в руках, топорами за поясом и взглядами, впивающимися в лицо любого дрожащего незнакомца, осмелившегося вторгнуться в их круг. Мужчины, заплывающие в порты Итаки, обсуждают между собой этот странный остров вдов и невенчанных жен и дружно решают, что не стоит совать свой нос в их личные, негласные верования.
Жрицу храма зовут Анаит, и она излучает самую невероятную, притягательно-земную, живую сексуальность из всех вами когда-либо виденных. О небо, если и есть женщина, которую хочется ласкать прямо в ячменном поле, это она – но, увы, она в себе этого не ощущает, поэтому, стоит Автоное подойти к этой женщине с огненными волосами, стоящей на крыльце храма, Анаит, сложив руки на груди, недовольно вопрошает:
– Что опять случилось?
Вдали от храма, от Анаит, Автонои и обсуждаемых ими шепотом тайн четверо путешественников с двумя лошадьми в полном молчании плетутся на восток через весь остров. Электра взяла лошадь Пенелопы. Она не поинтересовалась, насколько это уместно, ведь она – дочь Агамемнона, и забирать чужих лошадей в ее семье в порядке вещей. Но она учится, да еще как учится, ведь не успела ее пятая точка опуститься в седло, как до нее дошло, что, вообще-то, она грубо нарушила правила поведения гостя, причем весьма уязвимого гостя. При следующем шаге на пути к исправлению она должна была бы рассыпаться в извинениях, молить о прощении за свой проступок, но пусть Электра и освоила науку понимать нужды других людей лучше, чем это принято в ее семье, но лично не достигла той стадии, когда можно просто взять и попросить прощения. Поэтому теперь она, маленькая и жалкая, едет, застыв от неловкости, в ужасе от собственного упрямства.
Ореста взвалили на спину скакуна Эос. Ему едва хватает сил самому держаться за луку седла, но Эос сразу пристроилась достаточно близко к нему, чтобы, начни он падать, успеть изобразить попытку помешать этому, но в то же время достаточно далеко, чтобы избежать столкновения и весьма вероятной травмы. Таким образом, она остается полностью верна себе и своим убеждениям, ведь на протяжении многих лет жадно впитывает все тонкости, используемые Пенелопой в правлении, и знает, как не представлять собой ничего определенного, излишне никому не угождая и чрезмерно никого не раздражая. Ее маленькая, крепко сбитая фигурка пышет силой от ежедневных хождений между оливковыми рощами и овечьими пастбищами; ее загрубевшие пальцы весьма проворны: Пенелопа чаще других просит ее заплести себе волосы, хоть Эос и не особо хороша в этом. Прочие служанки – особенно Эвриклея – не единожды предлагали научить Эос множеству способов быстро и красиво заплетать волосы, но та всегда вежливо отказывалась. Медленное расчесывание, тщательное, бережное перебирание волос, во время которого можно обсудить все секреты, – все это намного важнее и для служанки, и для госпожи, чем результат на голове Пенелопы. Личные тайны и тихие признания волнуют Эос сильнее, чем всякие там поглаживания по спине. Глупцы женихи считают, что она холодна, раз ее не трогают их ужимки. Если бы они только слышали, как сладко она стонет, когда ей на ухо шепчут строжайшие, темнейшие секреты.