Глава 11
Есть дела, которыми может заниматься только царица.
Точнее, есть дела, которыми царица старается заниматься на виду у всех, чтобы никто и подумать не мог, что она не выполняет как следует своих царских обязанностей.
Вскоре после того как солнце целует небо в самую макушку, оставив Электру стеречь исстрадавшегося брата, Пенелопа возвращается в жалкий «город» на холмах, который жители Итаки именуют столицей. Его пересекает всего одна хорошая дорога, по которой процессии жрецов обычно тянутся с мучительной неторопливостью, чтобы успеть достаточно торжественно произнести все свои молитвы на таком коротком отрезке пути. От этой единственной дороги ответвляются тропинки и ступени, вьющиеся вокруг потрескавшихся зданий и крохотных хижин, словно кривые зубы вырастающих из земли и опирающихся друг на друга. Вокруг поселения нет защитных стен, но вот дворец Одиссея был обнесен ими еще при отце Лаэрта, по большей части чтобы впечатлить путешественников и насмешливых поэтов, которые, рассказывая об Итаке, утверждали, что все жители там воняют рыбой и говорят разве что о козах.
– Идите и поведайте всем, что хоть мы и впрямь ценим коз, как и мидию-другую к обеду, но это и придает нам бесстрашной удали и живости ума! – провозгласил отец Лаэрта, и вот поглядите, пришлось ли его потомкам платить свою цену за распространение этой идеи.
Фрески, украшающие дворец внутри – по крайней мере, в тех местах, куда могут сунуть нос любопытствующие, – когда-то изображали Лаэрта на «Арго», доблестного царя-воителя, отправившегося в путь с величайшими героями Греции. Но соленые ветра с моря разрушают даже самую лучшую роспись, поэтому Пенелопа воспользовалась услугами известных в узких кругах художников из умеренно цивилизованных уголков земли, чтобы освежить белые, красные и черные мазки штукатурки так, что теперь они изображают деяния ее мужа. Здесь Одиссей пронзает злобного дикого кабана, там Одиссей бьется под стенами Трои или сражается, защищая тело павшего Патрокла. В пиршественном зале, где собираются на свои пирушки женихи, в основном изображен деревянный конь, и Пенелопа велела дворцовым плотникам даже вырезать конские головы или обозначить линиями тела коней на любой декоративной поверхности, которую они найдут, одновременно и как дань уважения Посейдону (которому на это плевать), и как ненавязчивое напоминание всем гостям о хитрости ее отсутствующего мужа.
А где же сейчас сам Одиссей?
Вот же он, нежится в объятиях Калипсо на ее крохотном островке, окруженном бушующими морями; а она потрясающая любовница. Он, безусловно, распален доставляемым ей удовольствием, но он ненавидит ту власть, которую она имеет над ним. И в те моменты, когда Одиссей не с ней, он сидит на скале, обращенной (по его мнению) в сторону Итаки, и рыдает. Это что касается Одиссея. От меня ему светит разве что сочувственное похлопывание по плечу, в случае если я дам себе труд вспомнить о нем.
В покрытых фресками залах этого дворца вам не найти множества деталей, составляющих истинное царское убранство. Здесь нет золотых ванн, в которых завоеватели плещутся, ублажаемые своими наложницами; явно недостает легких, развевающихся занавесей, из-за которых в неурочный час раздается кокетливое хихиканье очаровательной служанки; ничтожно мало пуховых перин в укромных уголках, пахнущих жасмином и медом, – зато полно комнатушек с жесткими настилами, стоящими вплотную, чтобы разместить наибеднейших женихов и низших служанок. Благовония должны гореть в жаровнях каждое утро и каждую ночь, даря легкий цветочный аромат летом и богатый древесный – зимой, а тихий звук флейты, доносящийся из тенистого уголка где-то в обширных виноградниках, будет приятным дополнением в любое время года, но особенно долгими жаркими вечерами, когда ветерок с моря подхватывает отдельные ноты, или глубокой зимой, когда его северный собрат хлещет землю. Длинные коридоры с высокими колоннами, за которыми мелькает тень скрытного любовника, просто необходимы. Тяжелые двери, закрывающиеся с глухим стуком и позволяющие насладиться ночным уединением, тоже очень нужны порядочному дворцу. А вот стены не должны быть настолько толстыми, чтобы нельзя было услышать стон восторга из соседней комнаты, но достаточно толстыми, чтобы невозможно было догадаться, откуда этот стон раздался.
Однако здешний дворец очень похож на город: путаница странных тупиков и лестниц, ведущих в непонятные углы, комнаты, достроенные и поделенные, а потом снова достроенные, так что все сооружение, разместившееся на краю утеса, не растет, а скорее медленно, самоубийственно сползает вниз. По утрам здесь пахнет свиньями, копающимися на заднем дворе, днем – рыбой, которую потрошат на кухне. Ночью его наполняет рев пьяных мужчин, которые уже даже не притворяются женихами, а просто набивают животы мясом и хлебом, словно надеясь подчинить царицу Итаки, истощив ее запасы еды; а когда ветер дует с востока, запах навоза и компостных куч, вплывающий сквозь незакрытые окна, настолько силен, что, клянусь, может лишить пыла самого настойчивого любовника.