Короче, это помойка. Только возможное присутствие заморских гостей, которых привлекает бурная торговля, идущая через порты западных островов, может соблазнить меня хотя бы взглянуть в эту сторону: вдруг увижу огненноволосого варвара с севера, в мехах и с грудью колесом или прекрасного представителя южных земель с кожей цвета полуночи и глубоким, завораживающим голосом, торгующегося на десяти языках, а слова любви шепчущего на сотне.
«Придите ко мне, – шепчу я этим чужеземцам. – Бросьте свои торговые суда и возлягте со мной на постель из цветов. Земля здесь ровная и мягкая, а худшее время года нежнее, чем ваше палящее солнце или обжигающий мороз. Вы далеко от земель ваших богов; будет разумно оказать почет сильнейшим из здешних. Восславьте меня».
Иногда они прислушиваются, порой – нет, не видя из-за привычных им обрядов и молитв предложенного мной приятного способа вознести хвалу. Вот и один из них – смотрите, вот он. Этот мужчина приехал из далекого-далекого Египта ухаживать за царицей Итаки. По его словам, его послал сюда брат, торговые дела которого зависят от потока янтаря из северных портов, и эти дела безопаснее вести, заручившись поддержкой западных островов. Это ложь, но во всех остальных вопросах он удивительно честен. Его темные кудри вьются вокруг лица цвета заката, а наряд все больше напоминает одеяния греков, с которыми он проводит время, но на запястьях и предплечьях его золото как напоминание о состоятельности хозяина. Когда он во дворце, при нем нет оружия – в знак уважения к хозяйке. Но нынче днем он прогуливается, как прогуливался прежде не раз, вдоль остроконечного хребта Итаки, глядя на юг, чувствуя свистящий в ушах ветер, мысленно пребывая сразу в двух местах: на родине, так давно покинутой, и здесь – по причинам весьма для него неожиданным.
Его имя Кенамон. Когда-то он гулял по этим холмам с сыном царя и успел завоевать расположение Телемаха до того, как парень втайне уплыл на поиски отца. Теперь он гуляет в одиночестве, не считая тех редких и оттого еще более драгоценных моментов, когда натыкается на кое-кого посреди скудных пастбищ и кривых оливковых рощиц. Он и не думал, что его сердце когда-нибудь затрепещет от любви. Какими наивными бывают мужчины! О нем стоит как-нибудь поговорить подробнее.
Сейчас, однако, нам предстоит другое дело. Пенелопа возвращается во дворец, и Эос – вместе с ней: верная, как всегда, Эос. Если спросят, где она была все утро, у Пенелопы готов извечный благочестивый ответ: «Я бродила по утесам и плакала по моему пропавшему супругу». Или, возможно, если ее выведут из себя те, кто постоянно вынюхивает, куда она ходит на своей земле: «Меня так переполнила скорбь по пропавшему мужу и блуждающему на чужбине сыну, что я рухнула на землю, разорвала одежды, изодрала грудь в кровь. О горе, не говорите со мной, иначе снова начнется лихорадка!»
В первый раз озвучивая это объяснение, она немного ошиблась с тоном, и слушателям пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить сердитое нетерпение в ее голосе глубочайшими женскими страданиями. Теперь она выдает эти слова быстро, не прикладывая особых усилий, и люди с улыбкой кивают и говорят: о да, это наша Пенелопа, именно так. Хорошая порция воплей днем и дома, ближе к ужину.
Ее советники уже собрались к тому времени, как она миновала дворцовые ворота, сняла покрывало, убрала растрепанные морским ветром волосы с лица, съела горсточку сыра с чесноком, лежавшего тут же на тарелке. А может, стоило бы сказать, что собрались советники ее мужа, представители мужского пола, которых Одиссей счел возможным оставить дома, когда уплыл в Трою? Она посещает их собрания, но лишь смотрит, не вмешиваясь, чтобы, когда Одиссей вернется, отчитаться: «О да, твои доверенные люди встречались, беседовали, изрекали глубокие мысли», а затем снова замолчать. Сегодня, однако, пока мужчины обсуждают текущие дела: ссору в гавани из-за цен на олово; посольство с севера, прибывшее, чтобы выторговать свободный доступ к узким проливам, охраняемым Итакой; сообщения от земледельцев Гирии и спор двух старейшин Кефалонии из-за украденных коров, – она даже не пытается сделать вид, что слушает. Сидит, подперев ладонью подбородок, и ни на что не обращает внимания. Она ждет. Пенелопа всегда ждет.