С Пашкой вообще не разговаривали — делали всё молча. Он был спокойным, но угрюмым. Я его не трогал. Обсуждать, анализировать ситуацию… Было не до того. Мы больше не заперты в клетке — уже хорошо. А бояться я устал. Только бы выбраться отсюда!
Мы вернулись в комнату. Настя как-будто спала или просто лежала с закрытыми глазами. Я не стал к ней подходить, а сразу пошёл к печке. Нужно было вскипятить воду для отвара. А для этого растопить печь. Чем? Рядом ничего не было — ни дров, ни угля.
«Оспади! Какой уголь? Кто им уголь сюда потащит?»
Пришлось идти спрашивать у Насти. Я подошёл и тронул её за плечо. Она сразу открыла глаза.
— Насть, чем печку топить? Может, у вас дровник какой есть?
— Есть, но тебе одному выходить нельзя — заблудишься в тумане. Придётся идти вместе.
«И куда я её потащу такую? — подумал я. — Она же идти совсем не может».
— Паш, открой настежь входную дверь и стой там. Пойдём дрова искать.
Пашка стоял к нам спиной у столешницы и резал на тарелку мясо.
Я хмыкнул про себя:
«Кажется, малыш начал в себя приходить. Я не просил — сам догадался».
Пашка открыл дверь и выжидающе смотрел на меня. Я огляделся. Увидел на вешалке какую-то старую ветровку и сказал надеть ему. Он и так-то всегда мёрз, а уж теперь и говорить было нечего — после трёхдневной голодовки.
Потом повернулся к Насте. Она тоже смотрела на меня с ожиданием. Я не стал ничего объяснять, просто взял её на руки и понёс к двери. Осторожно спустился по ступенькам и остановился.
— Куда дальше, в какую сторону?
— Поверни направо, за дом, там между деревьев есть тропинка, она ведёт к сараю. С тропинки не сходите, Паша пусть следом идёт и за тебя держится, — она обхватила мою шею руками, чтобы мне было удобней её нести.
Дойти-то мы дошли. И дрова в сарае были: жёлтые, ровно уложенные. Вот только как их принести в дом? У меня на руках Настя, Пашка сам еле ходит. Вот же блин! Но выход всё-таки нашёлся — я увидел кусок брезента, который был заткнут за дрова у стенки.
Посадил Настю на какой-то ящик. Пашка сел с ней рядом и придерживал. Я расстелил перед входом брезент и стал складывать на него дрова.
Можно было тянуть за свободный конец за собой по земле. Неудобно, но другого ничего не оставалось. Вот только я не был уверен, что Пашка осилит такой груз.
— Настя, вы здесь посидите, я по-быстрому дрова сам отволоку и приду за вами.
— Нет, Тимур! Ты не понимаешь. Просто поверь — без меня вам нельзя здесь ходить.
— Как же мы тогда сами, одни к дому вышли?
— Не сами. Вас к дому Ургорд привёл. Не будем тратить время, его почти не осталось. Идём назад. Оставь столько, сколько Паша сможет утащить. Пусть он впереди идёт, а мы пойдём следом.
Пашка наклонился и взял с брезента пять поленьев.
— Я так унесу. Мне не очень тяжело.
Мне ничего не оставалось, как согласиться. Мы пошли назад. Пашку покачивало, но он шёл, не останавливаясь. Настя держала его сзади за капюшон ветровки, а я нёс Настю.
Да-а, в другое время я бы над этим «цирком на выезде» оборжался, особенно если бы смог со стороны на нас посмотреть! Вернёмся назад — будет что вспомнить!
Я, наверное, стал полным идиотом, если в смертельно опасной ситуации находил смешные моменты. Или у меня защитная реакция организма так работала, чтобы совсем крыша не съехала от происходящего?
На все приготовления у нас ушло больше часа. Настю я отнёс в её кровать в спальне. Пашку пришлось тоже уложить. Силёнок у него оставалось немного, и те были истрачены на поход за дровами.
Я сходил в нашу — блин! нашу! — клетку и принёс покрывало с подушкой для Пашки.
Растопил печку сразу, опыт имелся, поставил чайник с водой. Вскоре чайник закипел — дров как раз хватило.
Понятия не имел, сколько нужно травы для отвара. Бросил на глаз в термос и залил кипятком. Дорезал оставшийся кусок мяса и положил на одну тарелку с хлебом. Из овощей были огурцы, редис и лук. Просто протёр всё влажным концом полотенца и крупно настрогал в неглубокую миску. Очень хотелось взять хотя бы ломтик огурца, но… в комнате лежал голодный Пашка. Я не мог.
Сходил ещё раз в клетку, забрал подушку и покрывало, отнёс в Настину комнату на диван: после кровопускания мне тоже потребуется отдых.
Со склада забрал чёртов контейнер и, поставил его на стол, открыл. Там было всё: колба с пробкой, марля, баночка с мазью, скальпель. В пластиковой коробочке лежали полоски пластыря и ватные диски. На самом дне увидел клеёнку, свёрнутую вчетверо.
«Дожил! Спокойно пересматриваю орудия нашего насилия, и хоть бы что! Не зря говорят, что человек — такая скотина, которая быстро ко всему привыкает. Так, ладно, оставим чёрный юмор в покое — пора пить отвар».
На то, чтобы всех, и себя в том числе, напоить отваром и после полежать, ушло ещё минут тридцать. Настя взяла только немного хлеба и молоко. А Пашке я пододвинул табурет, накрыл его полотенцем и поставил две тарелки с продуктами, налил молоко в две большие кружки, и сам устроился рядом на полу. Мы молча поели. Хотелось наесться «до отвала», но было нельзя. Еда после трёхдневного голодания совсем не подходила. Неизвестно, как ещё отреагирует наш желудок. Поэтому ели потихоньку, откусывая маленькими кусочками, долго пережёвывая и запивая молоком. Поев, Пашка откинулся на подушку и сразу уснул. Я унёс остатки на «кухню» и пошёл к Насте, прихватив с собой пластиковый контейнер и стакан.
Руку я себе разрезал сам — смазал мазью и полоснул по запястью. Настя только помогала, по-прежнему лёжа на кровати. Меня немного потряхивало, перед глазами всё расплывалось. Я на автопилоте перелил кровь из колбы в стакан, подал Насте и успел доползти до дивана, после чего сразу отключился.
Не знаю, сколько я провалялся в отключке, но когда открыл глаза, увидел сидящего возле меня Пашку со стаканом в руке. Мы уже привыкли за время нашей «отсидки» к скупому проявлению эмоций. По Пашке было видно, как сильно он напуган и мне, очнувшемуся, рад. Но он только сказал: — Тём, очнулся? Как ты? Можешь лечь немного повыше?
Я приподнялся на локте.
— Давай так. Сам напои, поухаживай за тяжелобольным другом!
Чувствовал я себя нормально и вполне мог встать, но Пашка был таким милым со своими оленьими напуганными глазами, что хотелось немного над ним покуражиться. Пусть поухаживает, а то всё я, да я.
Он потихоньку поил меня отваром, и испуг в его глазах постепенно таял. Я скосил глаза: в боковом проёме между ширмой и стеной был виден край кровати и полулежащая на подушках Настя. Она смотрела на нас и плакала. Нет, она не всхлипывала, не вздрагивала. Лицо её было спокойно, но слёзы непрерывными дорожками бежали по щекам.
«Кто же она такая? На монстра из фильмов ужасов не похожа. Несчастная девчонка, да ещё и беременная. Интересно, кто отец ребёнка? Может, Ургорд? Не-е, это вряд ли! Тогда… может, тот самый Марк, которого они замочили? А что? Вполне! Я хоть не спец в этих делах, но по срокам, вроде, вполне подходит. Но это, вообще, меня не касается».
Было видно, что ей ещё страшнее, чем нам. Если они с Уродом из другого мира, то почему живут здесь? Почему не возвращаются? И что это за место такое, где мы сейчас, что за опасность таится вокруг? Мы хотели поскорей вернуться домой, и теперь, когда Настя уже, похоже, в порядке, должна вывести нас из этого кошмарного леса. Она обещала. Но где-то в глубине души меня точила одна назойливая мысль. Я её отгонял, но она упрямо возвращалась и не давала мне покоя.
«Допустим, мы сейчас вернёмся. Ургорд куда-то смылся, и Настя останется здесь одна… без нашей крови. Завтра ей опять понадобится порция крови… И потом тоже. Что же она будет делать?»