Сам я поверил Насте, или как она себя назвала, Насиме, сразу. Не может человек так лгать. А то, что она рассказала про нас, было жутко. Неужели и правда мы почти все исчезнем? Ну, может не мы, но наши потомки. И когда это случится, она не сказала. Может, через пятьсот лет, а может, через сто… Но про это сейчас думать было некогда.
— Я думаю, она не врёт. Ей без нас не выжить, получается. Давай побудем до завтра. Дослушаем её до конца, тогда можно будет подумать, как помочь. Только спать будем наверху. Я сюда, — он кивнул на закрытую дверь нашей клетки, — не хочу больше возвращаться. Ты согласен? Тёма, мы же…
Пашка своим горячим шёпотом щекотал мне ухо, крепко ухватившись рукой за шею. Непрошенные мурашки несмелой толпой пробрались под футболку и побежали по позвоночнику. Я взял его за плечи, чуть отстранил и, неожиданно для самого себя, чмокнул в тёплый нос. Пашка захлебнулся на полуслове и расширенными зрачками посмотрел на меня. Я смущённо улыбнулся:
— Ты мне ухо сейчас съешь, — и, протянув руку, убрал вихры с Пашкиного лба, которые тут же вернулись на прежнее место.
— Хорошо, останемся до завтра. Сейчас голова совершенно не работает — все мысли вразбег. Нужно всё это переварить.
Пашка смотрел на меня нечитаемым взглядом, и я не был уверен, что он сейчас вообще меня слышит. Но уже придя в себя, я будничным тоном продолжил:
— Надо сходить ещё раз за дровами, принести побольше. Ладно, пошли, надеюсь, мы потом не пожалеем.
Мы вернулись в комнату. Насти не было, но дверь в кладовую была открыта. Она вышла оттуда с корзиной.
— Я кое-что из продуктов взяла, чтобы потом не ходить.
Настя как-то жалко улыбнулась и суетливо прошла в сторону кухни, избегая пересечься с нами взглядом.
— Если хотите сейчас уйти, то идёмте, я вас выведу, — она говорила это быстро, как будто сама торопилась поскорей нас выпроводить, и по-прежнему смотрела мимо нас.
— Настя, мы решили пока остаться, — сказал я.
Она резко остановилась на полдороге и, развернувшись, посмотрела на нас. Пальцы, державшие ручки корзины, разжались, и та с глухим стуком шмякнулась возле её ног и опрокинулась набок. Часть продуктов вывалилась на пол. Настино лицо вдруг сморщилось, и она опять разрыдалась, нервно вздрагивая всем телом, прикрыв рот обеими руками.
Когда нам не без труда удалось её успокоить, мы сходили за дровами. Пашку оставили разбирать продукты. К дому притащили целый воз дров, а Пашка складывал их на веранде. Таким образом проделали это трижды. Конечно, поленья набирал и тащил на брезенте я сам, Настя же просто шла позади, крепко держа меня за футболку. Теперь о дровах можно было не волноваться.
Растопив печку, мы с Пашкой принялись кашеварить. Оказалось, что Настя почти не умеет готовить. В их мире натуральные продукты стоят очень дорого, так как их на всех не хватает. Обычная еда — это концентрированная сбалансированная смесь питательных веществ в вакуумных упаковках на одну или несколько порций. Смеси имеют разные вкусы и запахи, напоминающие натуральные продукты.
Пресных водоёмов тоже мало. Они тщательно охраняются, чтобы не допустить их загрязнения. Поэтому морскую воду перерабатывают, отстаивая и пропуская множество раз через очистительные и нейтрализующие фильтры, чтобы её можно было использовать для питья.
Блюда, приготовленные из настоящих продуктов, в их семье бывали крайне редко: по праздникам или каким-то особым случаям — в дни рождения, или если кто-то, например, болел. Готовые блюда заказывали в специализированных фирмах. Дома никогда не готовили. Ещё выяснилось, что Настя — страшная сладкоежка. Особенно ей нравился молочный шоколад с орехами и изюмом. Я её предпочтений не разделял. В моём понимании шоколад должен быть горьким и без всяких наполнителей. Пашка же пожирал всё без разбору. Ну, на то он и Пашка!
То немногое, что Настя могла приготовить — всему научилась у нас, в нашем мире: почистить и сварить картошку, пожарить яичницу и испечь оладьи. Мы это и сделали. Только вместо картошки сварили гречку на завтрак. В кладовой оставалось ещё несколько бутылок молока. Утром вполне сойдёт холодная гречка с молоком. И можно порезать овощи. Среди кухонной утвари я нашёл ещё один термос и заварил травяной сбор сразу в двух.
Мы поужинали и помыли посуду в ванной комнате, где для этого стоял тазик на невысоком столике. Слив был тут же — в полу. Вода в ванну набиралась с помощью насоса из подземной речки. К насосу был приставлен объёмный бачок, наполовину заполненный водой, сбоку висел алюминиевый ковшик.
Почти как у нас в деревне. Были, конечно, общие колонки на улицах, но у многих деревенских во дворе были установлены свои насосы, качавшие воду из подземных речек. При этом воспоминании опять тоскливо сжалось сердце. Домой хотелось ужасно! От деревни нас отделяли какие-нибудь 15-20 минут ходу, может, чуть больше. И мы дома! Это просто сводило с ума!
Но Настя… Как мы могли её бросить? И ещё я подумал: скорее всего, ей мало той крови, что она выпила. Ведь она, как и мы, «голодала» три дня. Просто не решается сама об этом сказать. Выходит, мне нужно ещё дать ей хоть немного. Пашке не позволю — пусть сам сил набирается. Когда мы опять устроились с Пашкой на диване, а Настя в кресле, я спросил её об этом.
— Да, для хорошего самочувствия моего малыша ещё порция крови нужна. Но как я могу? Вы же не…
— Настя, — перебил я её, — если нужно — я готов. Мы должны уйти отсюда вместе. Оставаться здесь мы с Пашкой не хотим ни одной минуты. Ты должна это понимать. Но бросить тебя одну тоже не можем. Другого выхода я не вижу, если ты сама что-то не предложишь. У меня есть семья — мои родители и бабушка. Они хорошие люди. Тебе нечего бояться. А как дальше быть с кровью… Думаю, мы это решим на месте. Ургорду, если он всё-таки вернётся, ты оставишь записку, где тебя найти.
Настя молчала, и я её не торопил. Пусть думает. Я понимал, как ей тяжело довериться, но другого выхода не видел. Она ведь нам не всё пока рассказала. Может, кроме Ургорда у неё ещё здесь кто-нибудь был. Лично я готов уйти прямо сейчас, после того, как дам ей ещё своей крови.
Пашка сидел рядом, попеременно смотрел то на меня, то на Настю, часто моргая своими светлыми пушистыми ресницами, и молчал. Для него это тоже был вопрос жизни…
— Тём, я себя нормально чувствую, возьми кровь у меня. Прям сейчас возьми. Потом я буду отдыхать, а Настя нам дальше про себя расскажет.
— Нет, Паш…
Он перебил:
— Да, Тём, не спорь. Вдруг ты опять отключишься. Я без тебя один боюсь оставаться, и мы тут ещё на дольше задержимся. Со мной всё хорошо, правда.
Я сидел на диване и молчал. Пашка и Настя выжидающе смотрели на меня… А я колебался. Просто не мог себе представить, как всё это будет. Взять тонкую Пашкину руку и полоснуть по ней скальпелем… невозможно!
Я вдруг посмотрел на нас и всё происходящее со стороны. Мы нормальные, вообще? Сидим в каком-то Зазеркалье и спокойно режем руки, выкачивая кровь для полувампирки, как она себя называет, и её будущего ребёнка. Причем, добровольно! Может, это всё сон… или грандиозный обман? Ну не может это быть правдой. Н Е М О Ж Е Т! Как и исчезновение нашей цивилизации. Блин! Тоже мне, Атлантида!
Тут я вспомнил, как молился. Как просил помощи у бога. Как давал обещание, что больше никому не причиню зла. А вдруг он меня услышал? Мы ведь вышли из клетки! А если мы не поможем Насте, выходит, я нарушу своё обещание, данное богу? Может, это ещё одно испытание? Тогда… надо идти до конца. Будь что будет!
— Ладно, Паш. Давай я попробую взять кровь у тебя. Но не уверен, что у меня получится. Иди ложись в той комнате на диван.
Не хочу вспоминать, как это всё происходило. Пашка держался молодцом, в отличие от меня. Я был весь мокрый, с дрожащими руками. Хорошо, что Настя мне помогала, один я бы точно не справился. С горем пополам, но мы это сделали.
Я тут же стал поить Пашку отваром. А Настя вышла из комнаты, перед нами пить кровь не стала. Не думаю, что мы смогли бы на это смотреть спокойно. Потом она унесла контейнер в ванную, чтобы всё помыть и почистить, а я притащил из клетки один матрас. Мы решили, что Пашка будет спать на диване, а я рядом — на полу. Но пока мы настроились слушать дальше Настин рассказ.