У Пашки же была только одна мама — Нина Ивановна, или просто — тётя Нина. Она работала в местной поликлинике завхозом. Или, если перевести на язык медработников — сестрой-хозяйкой. Жили Снеговы бедновато, но Пашка, думаю, этого даже не замечал. Он был выше материальных благ и навороченных шмоток. Для него приоритетом были его книги, старенький комп и… я — его вечный друг и защитник.
***
Прошёл почти год с тех событий. Мы с Пашкой опять приехали в гости к своим бабулям. И сегодня у нас с ним вышел спор про этот самый проклятый дом. То есть спорил, возбуждённо размахивая передо мной руками, Пашка. Я сидел на толстом бревне, бывшем когда-то тополем, притащенном на поляну местными юными аборигенами, и лениво слушал Пашкин бред. Он вообще был немного сдвинут по фазе на тему оккультных наук. Верил в пришельцев, высший разум и прочую подобную лабуду. Дома у него была целая библиотека фэнтези и фантастики.
— Вот ты сам подумай: слухи про дом ходят? Ходят! Тут точно что-то нечисто, силы какие-нибудь замешаны! Не зря же говорили, что дядь Паша сектантом был. Значит — чёрная магия! Во-оот! — выдав несусветную чушь, Пашка многозначительно посмотрел на меня, подняв вверх указательный палец.
Я не сдержался и прыснул, а потом, глядя на этого клоуна, и вовсе заржал.
— Ага, нашествие сектантов. Пришли, парня замочили, Настьку с отцом тоже, а домик подожгли, чтобы мусор за собой не убирать. Ах-ха-ха! Ну ты сказочник, блин! Не… я помру щас! — вытирал я набежавшие на глаза от смеха слёзы. — Магия-то тут при чём, умник?
Пашка на минуту застыл, задумавшись, прижав палец к губам:
— Ладно, пусть не секта. Хватит ржать! Смотри! Я так думаю… Дядь Паша в доме держал что-то ценное — ну там, доллары, золото. А племянник случайно об этом узнал. Он позвонил кому-то из своих… ну… скорей всего, бандитам. У него же не зря ксива фальшивая. Ну вот… Те приехали, дядь Пашу с Настькой убили и закопали где-то в доме, в том же погребе или где поблизости. А потом и парня замочили, чтоб не делиться. Ну и, чтобы никто там не ходил и случайно трупы не нашёл, решили дом поджечь и… и пустили слух, что дом проклятый.
— Слушай, отец Браун, зачем этому парню было кого-то звать? Он что, сам справиться не мог? Ясен перец, что его дядя Паша и мочканул. Это ж очевидно! Напились, чёт не поделили, в итоге племяш стал жмуриком. А может, он в погреб сам неудачно свалился с перепоя и на что-то там напоролся, ребятня же видела, что у него из пуза палка торчала.
Пашка готов был меня убить: расхреначил его такую очешуительную версию. Тут его лицо осветилось новой гениальной мыслью:
— Слушай, у тебя фонарик есть?
— И чё?
— Давай, сходим посмотрим?
— Чего «давай»? Куда сходим?
— Да в дом тот, блин. Чё непонятного? Ну, не выходит он у меня из головы. Пока сам не посмотрю — не успокоюсь. Пошли, а?
— Паш, ты идиот? Тебе сколько лет? Блин, детский сад, штаны на лямках!
Меня эта вся фигня с домом начала уже доставать. Два великовозрастных придурка вступили в отряд «Юные следопыты» и отправились за приключениями на свою пионерскую жопу.
— Давай, Паш, ты сам туда сходишь, а потом мне расскажешь. Вместе поржём!
Пашка состроил такую жалостливую рожу, куда там мультяшному коту.
— Тём, вдруг там эти, ну, дядь Паша с Настькой? Они ж неупокоенные, вот свой дом и… сторожат, — и, пожевав губу, продолжил нудить:
— Сам подумай: вокруг деревни лес на хрензнаетсколько километров. Куда им было бежать? Автобус ночью не ходит — только с утра. Да и это вообще отпадает: не уезжали они утром, их точно убили! Полиция лес кругом прочёсывала — никаких следов. Говорят, даже с собаками искали, — и опять с несчастно-просящей физиономией: — Ты чё, меня одного отпустишь? — и с ехидцей, сощурившись:
— Или ты испугался?
«О, как! Я — трус, а он — герой! Приехали!»
— Всё, я понял: ты ссышь туда идти. Сидит мне тут: «Децкий са-аад… станы на ля-я-мках!..»
«Этот говнюк меня ещё и передразнивает! Вот обезьяна!»
Сам себе удивляюсь: вот почему он меня никогда не бесит? Другой бы на его месте уже бежал до канадской границы.
— Ладно, идём! Смотреть там уже нечего — это просто полуразрушенный дом. До нас всё посмотрели и проверили. А за то, что я за тобой туда потащусь, ты мне будешь должен… эээ… — я задумался:
«Чего бы такое придумать, чтобы ему идти расхотелось?»
Пашка смотрел на меня с тревогой и нарастающим заранее возмущением.
— О! Идея! — радостно воскликнул я, поднимаясь с бревна. — Будешь со мной по утрам бегать!
Я думал, его удар щас хватит.
— И… и сколько мне с тобой бегать? Мы в дом только раз собрались сходить, — подпрыгнул от возмущения Пашка. Заметался туда-сюда, глаза бешеные, руками размахивает — щас взлетит!
«Не, ну цирк на выезде!»
— Будешь бегать, пока тебе не понравится, — ржал я, — а потом и сам не захочешь останавливаться. Или так, или — никак! А один ты туда не пойдёшь! Ты ж у нас везунчик: или доска какая-нибудь тебе на башку упадёт, или в погреб свалишься. Так что, забудь! Или бег!
— Ладно. Ты сам потом от своей дурацкой идеи откажешься.
Я даже не сомневался. Этот задохлик чего-нибудь обязательно придумает, чтобы отмазаться от утренней пробежки.
— Пошли уже, юный натуралист-кладоискатель!
— Пошли! Только… у меня есть ма-ааленькая поправочка! — продолжал испытывать моё терпение Пашка. — За один осмотр дома бег в полшестого утра… каждый день и без выходных — это слишком! Хамишь, парниша!
«Ну вот! Я теперь ещё и хам! Ваще мелкий оборзел! Не-еет, с этим недоразумением мне никогда скучно не будет!»
— Раз ты у нас такой Фома-неверующий и призраков не боишься, — продолжал он нудить, — для начала посидишь в доме один. Два часа! — важно произнёс он и опять для убедительности поднял вверх палец. — А я на улке подожду. Если тебя за это время никто не сожрёт, вместе потом в погреб слазаем. Идёт?
— Идёт, идёт! — согласился я, чтобы остановить надоевший Пашкин трёп. — Но сначала поедим: ты меня утомил!
Время перевалило за полдень, и от палящего зноя перед глазами уже начали прыгать разноцветные зайчики. Хотелось поскорее захлопнуть Пашку, сходить чего-нибудь пожрать и свинтить на речку. Вдруг до меня дошло, что я только что выдал, толком не соображая из-за жары:
«Идёт?! Я это правда щас сказал? Чума-аа!»
Кажется, у меня поехала крыша, раз я на такой бред подписался!
«Оспади-и, вот за что мне всё это? Сам шизик, и из меня придурка сделал!»
Съев по две тарелки окрошки у Пашкиной бабули, мы зашли ко мне за фонариком и отправились в конец деревни — к проклятому дому.
***
И вот я, балбес великовозрастный, — связался чёрт с младенцем! — сижу в добровольном заточении в пропахшей копотью комнате на чудом уцелевшем табурете. В углу у окна свалена какая-то рванина, покрытые сажей и слоем пыли банки, бутылки и прочий мусор брошенного жилища. Из мебели только стол и чугунный рукомойник с прибитой к стене раковиной. Возле порубленного непонятно чем стола валяется разрубленная надвое полка и вокруг неё пол усыпан посудными осколками вперемежку с втоптанной в сор гречкой.
Такое чувство, что кто-то, прежде чем поджечь дом, прошёлся по комнатам с чапаевской шашкой или с чем-то подобным, за каким-то хреном покрошив в щепы мебель, обломки которой лежали в той же куче вместе с тряпьём. Может, дядь Паша с племянником устроили здесь такой погром? Но чем? Топором одним ударом столешницу вряд ли рассечёшь, да и полку, которая, по всему видать, висела на стенке над столом, — тоже. В общем, всё это было странно и непонятно. Из мебели нетронутым остался один табурет, на котором я сидел. Правда, при малейшем движении, он начинал пошатывается, грозя вот-вот развалиться от старости, издавая при этом неприятный скрипучий звук, как будто провели песком по стеклу.