Но как же быть с Настей? Придётся всё рассказать своей бабуле. Вот только она у меня коммунистка. Компартии давно нет, а моя бабуля-коммунистка — есть! И не верит она ни в бога, ни в потусторонние миры, ни в прочие чудеса. Она материалист. И всегда мне говорила, что все чудеса человек создаёт для себя сам — своим упорством и трудом. Я тоже так думал, пока моя жизнь круто не изменилась.
И всё-таки я уснул.
***
Пашка никак не мог уснуть… Он долго крутился на диване: то мешала пылинка, попавшая в нос; то подушка жгла ухо; то сползало покрывало, оголяя ноги. Всё раздражало и гнало сон. А ещё в голову лезли, не давая успокоиться, разные мысли… И Пашка понимал, что не неудобная постель была причиной бессонницы. Он уж давно привык спать на полу, на жёстком матрасе. Причиной были ЭТИ САМЫЕ мысли…
«Он меня поцеловал… и по голове погладил… и глаза у него в этот момент были т а к и е…
Уй-й! Флаги, транспаранты — сюда!
«Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали!» Ага! Женщины! Причём тут женщины-то? Еб*нат!
Может, он тоже… что-то ко мне почувствовал? Тогда же — было… Он же тогда меня тоже…
Вообще-то, нет! Это был не поцелуй, так, в нос чмокнул… И не погладил, а слегка притронулся… А я, придурок, чуть слюнями не захлебнулся! Размечта-а-ался, блин! Нет, это ничего для него не значило. Просто он был рад, что я думаю так же, как и он.
Щас вернёмся домой, начнёт опять своей Ленке названивать, этой козе выпендрёжной. Хоть бы она там, в своём Челябинске, замуж, что ли, выскочила… За какого-нибудь шахтёра. Или кто там у них, металлурги? Ну, значит за металлурга… И чего он в ней нашёл? Подружка, блин! А я — друг! Хах! Друг! Друг вдруг оказался… не друг! Ненавижу это слово… дэ-рэ-уг!
И сейчас вон, лежит, как тупое бревно. Раз уже вышли, то можно обо мне и не думать? Отвернулся даже…
«Эй! Ты там спишь?»
Наверное, уснул уже.
Чё же делать-то нам с Настькой? Домой её к себе не потащишь: бабы сразу по деревне разнесут такую у*бенную новость — Настька беременная откуда-то взялась. И чего это мы к себе домой её притащили, раньше, вроде, не общались? Ещё скажут, что это Тёмка ей заделал! Фубл*дь! Даже думать об этом тошно! Нафиг-нафиг!
Их же ищут, бл*-я-а!
Может, Тёмка её сразу в город к своим увезти хочет? Вот какого хрена, спрашивается, уснул? Мог бы хоть поговорить: чё сам про всё это думает. У меня тут мозги плавятся, а этот дрыхнет! Как будто с нами ничего такого особенного не случилось. В лес, ёпт, погулять сходили! Ага! А вернулись, блин, с Красной шапочкой-вампиркой! Лесорубы, бл*! П**дец… не могу! Оборжаться! А Волк на Марс улетел, в хрензнаеткакой будущий мир!
Свалить бы отсюда поскорее! Страшно! Одному спать страшно! К Тёмке, что ли, лечь? Не, не пойду! Ну его — ещё рассердится… Да и хрен с ним, не могу один спать!»
— Тё-ёём, подвинься немного…
— А? Паш, ты чего? Чё тебе не спится… ещё же рано…
И притянув Пашку к себе поближе, уткнувшись в его затылок, Тёмка опять уснул. Пашка, немного поворочавшись, завернулся потуже в покрывало и, зевнув, тоже провалился в сладкий предутренний сон.
========== Глава 9. Фрикасе под винным соусом ==========
Меня разбудил Пашка. Этот придурок выдернул из подушки пёрышко и сосредоточенно водил им по моей щеке. Я вздрогнул, смахнул «муху», нахально ползающую по лицу и… столкнулся с Пашкиной рукой. Он лежал рядом на животе, приподнявшись на локтях, и довольно лыбился.
— Чё, «Пионерская зорька» в жопе играет? — грубовато, хриплым со сна голосом спросил я и с силой потёр зудящее лицо.
Щекотку не выношу! Бесит! А этот мелкий говнюк прекрасно об этом знает и никогда не упускает случая надо мной поиздеваться. И ведь не боится же! Уверен, что не трону. А так иногда хочется двинуть по этой довольной черепушке! Но доругаться мне не дали…
Дверь со стуком распахнулась, и в комнату, тяжело опираясь на косяк, ввалился Ургорд. Мы подскочили как ужаленные. Ургорд был весь избит и еле держался на ногах. Лицо походило на один сплошной синяк. Через прорванную одежду тёмными полосами запёкшейся крови проглядывали порезы и ссадины. Мы с Пашкой вскочили и помогли ему дойти до дивана. Он даже не удивился, что мы здесь, а не в клетке.
Да уж, сейчас ему было не до этого! Ургорд тяжело откинулся на спинку дивана и глухо застонал.
Пашка посмотрел на меня встревожено-вопросительным взглядом, а потом подошёл к столешнице и налил из термоса в бокал немного отвара, долив простой воды: тот был слишком горячим. Сам он не отважился подойти к Ургорду — передал кружку мне. Я протянул Ургорду питьё, но он не отреагировал. Тогда, слегка над ним наклонившись, поднес край кружки к губам. Ургорд тут же судорожно вцепился в кружку обеими руками и стал жадно пить. Выпив, попросил ещё. Второй раз Пашка уже сам протянул ему отвар.
Из-за двери комнаты показалась Настя. Увидев Ургорда, она охнула и быстро, насколько ей позволял живот, подбежала к нему. Я убрал с пола матрас — скатал валиком и приставил к торцу дивана. Мы с Пашкой стояли, как два дебила, и не знали, что делать дальше.
Ургорд сидел с полузакрытыми глазами и тяжело дышал. Настя же вообще была в ступоре. Сидела, монотонно покачиваясь, зажав рот руками, и не отрывала от него расширенных, испуганных глаз. Наконец она очнулась, тяжело приподнялась и пошла в кладовую, махнув нам рукой, чтобы шли за ней. Мы зашли следом и прикрыли дверь.
— Я не знаю, что произошло с Ургордом, кто мог его так избить. И за что? Может, это…
— Да кто угодно, — перебил её Пашка, — вы же сюда, наверное, полдеревни перетаскали. Может, кто-нибудь не всё забыл, — перешёл он на ядовитый тон, — вот и начистил ему… по самое нехочу!
— Паша, что же нам было делать? Мы никому не желали зла. Я же вам… я же вам всё вчера рассказала, — она уже была готова опять расплакаться.
Меня этот слёзный потоп начал уже немного подбешивать. Чуть что — сразу в слёзы! Кто тут, вообще, пострадавший? Знали же, что не на пикник сюда шли! Сама говорила, что мы, то есть люди нашего тупого, блин, мира — глупые и агрессивные. Чё ж пёрлись к нам, еб*натам?
Подумаешь, рожу Уроду начистили! Мне вот, например, хотелось пожать тому чуваку руку и от всей души поблагодарить! У самого кулаки чесались. Хотя… вид у Урода ещё тот! Вряд ли там один был, скорее, двое или трое молотили.
В душе я, конечно, понимал, что во мне говорит жгучая злость на Урода. Как бы там ни было, мы уже вписались в эти их «мировые» проблемы и заморочки с Настей, но с собой ничего поделать не мог. Мы с Пашкой оказались стрелочниками в этой их «кровавой» истории. И согласия нашего никто не спрашивал. Так что их мир мне уже не казался таким привлекательным. Как говорится, вы там живите у себя, а мы уж тут как-нибудь… на своей «колыме».
— Так, всё! Проехали. Давай говори, что нам делать? Паш, ты пока иди растопи печку. А я воду поставлю греть в большой кастрюле. Настя, где у тебя аптечка, давай её сюда!
— Хорошо, Тимур, и… спасибо! У Ургорда своё лекарство. Я сейчас дам ему выпить. И он моется холодной водой — его тело не боится холода. Просто набери ему немного воды в ванну.
Настя прошла вглубь кладовой и вернулась с большой коробкой-шкатулкой из зелёного пластика. Она унесла её Ургорду. А я пошёл наполнять ванну и набрать воды в кастрюлю — для нас с Пашкой. Нам тоже нужно было хоть немного ополоснуться, а то скоро мхом обрастём.
У Ургорда было довольно необычное лекарство. Я проходил мимо с кастрюлей и увидел. Настя пододвинула к нему открытую коробку с капсулами синего и красного цвета. Он открыл синюю, просто отвинтил пробку и высосал содержимое.
Красную капсулу Настя дала мне и попросила выдавить лекарство в воду. Капсула была совсем маленькая, не больше стручка гороха. Но как только я выдавил несколько капель клейкой массы, вода тут же окрасилась и стала похожа на клюквенный кисель, который готовила мне мама, когда я болел.