Настя вдруг изменилась в лице и стала оседать на пол. Я не успел подхватить её обмякшее тело, и она упала, ударившись головой о ножку стула. Я подскочил и приподнял голову Насти — она была без сознания. К нам подлетел Пашка:
— Тём, что? Что с ней?
Я приложил палец к яремной венке… пульс был. Мы с Пашкой подняли и перенесли Настю на диван.
Я уже жалел, что так распалился и выпустил всё своё негодование. У каждого из нас была своя правда. В принципе, она — всего лишь малолетняя девчонка, в силу обстоятельств попавшая в наш, чужой ей мир, во всём полагавшаяся на своего проводника. Это он принимал решения, он во всём виноват, а не она. Чем там вообще думали эти их, бл*, советники? И этот её дед тоже — тот ещё дебилоид!
Мой сбивчивый ход мыслей прервал стон Насти. Её ресницы дрогнули, и она пошевелилась.
Я выдохнул. Напряжение, которым было сковано моё тело, стало понемногу ослабевать. Настя открыла глаза. Её ещё расфокусированный взгляд начал проясняться и остановился на мне.
— Тимур, — прошептала она чуть слышно.
— Тихо, тихо, Насть. Прости, я — идиот! Наговорил тебе со зла. Как ты? Болит что-нибудь? Голова не кружится?
— Я н-не знаю. Просто слабость.
Пашка метнулся к кухне и уже стоял рядом со стаканом отвара.
— Насть, — я приподнял ей голову, напоил отваром и осторожно опустил на подушку.
А потом… потом начался кошмар.
========== Глава 10. Патима ==========
Сначала ничего такого не было. Настя немного отдохнула и встала. Унесла в кладовую эту несчастную коробку с деньгами и, сев за стол, принялась чистить картошку на обед. Она это делала неумело и очень смешно: прикусив кончик языка и удерживая картофелину на уровне глаз, сосредоточенно счищала кожуру, как будто вдевала нитку в иголку.
Мы с Пашкой, поглядывая на эту картину, хмыкали себе «в усы», изо всех сил сдерживались, чтобы не рассмеяться.
За продуктами не пошли. Вернуться обратно было бы выше наших сил, мы и так были на пределе. Решили заняться стряпнёй оладий. Выбор был невелик, а есть уже хотелось: время приближалось к обеду. Вскоре глубокая керамическая посудина была доверху заполнена румяными поджаристыми лепёшками. Я поставил вариться картошку, и Пашка помог провести процедуру «выкачивания крови» из моего бренного тела. Мы это проделали спокойно, со знанием и умением профессионалов в данном вопросе. Я немного повалялся на матрасе, выпил отвара, и вот тут…
Настя пошла к себе в комнату и уже было отворила дверь, как вдруг остановилась и, присев и схватившись за живот, громко ойкнула. Причём она так согнулась и напряглась, как будто тело свело судорогой. У неё начались схватки. Это она нам потом сказала, самим-то откуда было знать. Мы с Пашкой замерли, а потом бросились к ней, но Настя жестом нас остановила, медленно вернулась и, кряхтя, присела на диван. Мы встали рядом, как два офигевших, тупых придурка, и растерянно смотрели на Настю, не зная чем помочь.
«Схватки? И что делать?!» — в панике лихорадочно соображал я. Вроде, это женские дела, но женщин здесь не наблюдалось и не предвиделось.
А Настя уже не ойкала, а с надрывом стонала, напрягаясь всем телом: то сгибаясь пополам, то в изнеможении падая на подложенную под спину подушку; то ненадолго успокаивалась и… опять всё начиналось по новой. Мы стояли и смотрели на её метания, на то, как она корчится от боли, и не знали, что делать, как ей помочь. В Настиных глазах, так же, как и в наших, плескался панический страх: она была напугана не меньше.
Я ещё раз мысленно крепким словцом «поблагодарил» её деда за его охренительно гениальную идею отправить любимую внучку в прошлое на тысячу лет назад в «свободное плаванье».
Наконец Настю немного отпустило, она вытерла потные струйки с лица и попросила довести её до ванной. Но дойти мы не успели: из Насти хлынула… вода? Она была очень смущена. Я, вообще-то, тоже. А потом её опять скрутило. Переждав, пока ей станет немного легче, я помог дойти до кровати и принёс из кладовой стопку с одеждой. Пришлось открыть и перебрать несколько больших коробок пока нашёл, и всё это под непрерывные Настины стоны.
Пока она пыталась переодеться, то путаясь в рукавах сорочки, то мучительно сгибаясь пополам, хватаясь за живот и подвывая, я начал будить Урода. Сначала осторожно, а потом уже с силой тряс неподвижную «тушу» обеими руками, но он не просыпался. Настя сказала, что это бесполезно — он не проснётся: действие лекарства закончится не раньше вечера.
Отличная новость! Первый раз в жизни желал, чтобы это животное было здорово и бодро. Это как называется — «закон подлости»?
Настю продолжала скручивать боль, и она глухо мычала в одеяло. Пашка забился в угол дивана и был похож на испуганного воробья. Получалось, что кроме меня ей помочь некому. Я, конечно, знал откуда появляются дети, причём лет с семи, но очень смутно представлял, как, и главное — когда это должно произойти у Насти. И самый тупой вопрос — что делать мне?
Для начала отодвинул в сторону чугунок с готовой картошкой, а на освободившееся место снова поставил кастрюлю с водой, кивнув Пашке, чтобы подкинул дров в печку. Пока у нас тут шли «разборки», вода успела остыть, а про мытьё мы просто забыли. Спросил у Насти, где у них чистые простыни или что-то в этом роде. Настя только махнула рукой в сторону кладовой, ей и правда было не до этого. Я отправил Пашку на поиски, а сам присел возле Насти. Её мучения продолжались ещё часа два, а может и дольше, я потерял счёт времени.
Всё, что мог — это вытирать ей лицо влажным полотенцем и вести успокоительные беседы. Не помню, чего говорил, кажется, нёс всякую лабуду о том, что скоро это должно пройти и нужно потерпеть. Когда это «должно пройти», а главное — как, я сам не представлял. Она с приближением нового приступа боли вцеплялась в мою руку и не отпускала, пока не отпускало её. В том месте у меня уже хорошо просматривался багровый отпечаток пальцев с сине-красными глубокими лунками от ногтей.
Вдруг Настя резко выгнулась, а её лицо побагровело от натуги; выступили белые косточки ключицы; жилы на тоненькой шее напряглись; она издала рычащий звук и… замерла. Потом откинулась на подушку и с придыханием, натужным полушёпотом произнесла:
— Тимур, иди скорей мой руки, кажется, я сейчас рожу — очень тянет. Быстрей, пожалуйста, — еле выдавила из себя и опять захлебнулась от боли, с усилием подавляя хриплые вскрики.
Я не бежал — летел! По дороге чуть не сбил с ног Пашку, нёсшего нам тазик с горячей водой. Успел как раз вовремя! А дальше… дальше происходило что-то неописуемое! Мы забыли, кто тут мальчик, кто — девочка: вместе кричали, кряхтели, тужились и… рожали. Я весь взмок: с лица струйками бежал пот, но я его не замечал — Я ПРИНИМАЛ РЕБЁНКА! О! Это была ещё та работка!
Крошечное, блестящее от смазки и ещё чего-то скользкого тельце поднял в дрожащих ладонях и положил на живот новоиспечённой мамочке. Девочка была очень маленькой, я таких крох никогда не видел. Кукольное красное личико с пухлыми щёчками, припухшие веки со склеенными кустиками ресничек, пуговка-носик в еле заметных белых крапинках — постоянно было в движении. Она морщилась и тоненько верещала, будто выражала недовольство, что её потревожили, вытащив из уютной постельки.
Я быстро сполоснул руки, забрал малышку и положил на кусок чистой ткани на край кровати. Припоминая уроки ОБЖ, перевязал ниткой пуповину и обрезал скальпелем, который мне с готовностью подал Пашка, всё время стоявший у меня за спиной. Настя тем временем опять напряглась, и из неё вышло нечто бурого цвета. Я всё это сгрёб вместе с мокрым куском разорванной пополам простыни и передал Пашке, постелив под Настю свежий отрезок ткани, и, прикрыв обессиленную мамочку покрывалом, опять занялся ребёнком.
И вот в моих руках живой маленький человечек — девочка! Малышка покряхтывала, кривя подвижное личико и водя из стороны в сторону из-под припухших век большими мутноватыми пуговками глаз. Её малюсенькие пальчики на крохотных ручках, прижатых к тельцу, то сжимались, то разжимались. Меня никто не учил, но я старался со своими скудными познаниями о стерильности и гигиене хотя бы не навредить. А Настя смахивала непрошеные слезинки и устало улыбалась, глядя, как я управляюсь с её только что родившейся дочкой. Я тоже изредка поглядывал на Настю и лыбился ей в ответ, как дурак!