***
Тимур
Пройдя несколько домов, огибая лужи и чавкая сапогами по грязи, я присел на ещё сырую после дождя лавочку. Мысли разрывали мозг и на душе было… хреново было у меня на душе. С таким настроением домой идти не хотелось.
Стыдно было перед Пашкой, в глаза ему смотреть не мог, не знал что говорить, о чём? После всего… этого.
«Сбежал, как трус! Поступил не как мужик, а как последний дебил!»
«Тебе же понравилось! Признайся самому себе — понравилось!» — ехидно шептал мне внутренний голос.
«Ну и что? Всё равно — так не может быть, не должно! Это всё неправильно. Я и… Пашка! Господи! Что я наделал, придурок? Где мозги были?! Он же теперь ждать будет, надеяться, а я так не смогу. Ленка приедет… что я ей скажу, как в глаза смотреть буду? Кругом — дебил!»
Хотелось биться головой о стену.
«Он же меня ждёт, а я веду себя, как барышня после первой ночи. Да, в принципе, так и есть. Придурок! Ладно, я — не страус: голову в песок прятать не буду. Вернусь и поговорю с ним начистоту. Он должен понять, что такого больше быть не должно. Это была случайность. Он не виноват — моя ошибка!»
С этими мыслями, немного себя успокоив, дочавкал до своего дома. Переоделся и уже возвращался назад к Пашкиному, когда ещё от калитки увидел на двери замок.
«Нихрена себе! Я тут мозг себе чайной ложкой выковыриваю, а он и думать обо мне забыл! Куда-то уже намылился! И куда? На речку — сыро. Может, в маркет пошёл?»
Я прорысачил всю деревню вдоль и поперёк два раза, побывал и в магазине, и на почте, дошёл даже до речки — Пашка как сквозь землю провалился. И не позвонить — мобилы нет. Сказать, что разозлился — да я был просто в бешенстве!
— Вот говнюк! Как с гуся вода!
Я уже забыл про свою пламенную речь, которую заранее для него приготовил. Мне уже стало наплевать на то, что там у нас было — всё уже не казалось таким ужасным, как утром. В голове сидела только одна мысль: «Куда делась эта козлятина?»
Я опять присел на соседскую лавочку и задумался.
«Почему он ушёл? Обиделся? Ну да, я бы на его месте тоже не обрадовался. Ведь не просто ушёл — сбежал, как последний лох! Трус! Подонок! Ненавижу себя за это!»
«И чего дальше будешь делать, а? — не унимался внутренний голос. — Без воздуха — пять минут живут! Ты уже задыхаешься — Пашенька тебя кинул!»
«Не он меня кинул — я его! Пашка всё понял правильно: я — трус!»
Мне так плохо ещё никогда не было: чувствовал себя последним предателем, презирал себя за это.
«Плюнул ему в душу и ушёл. Теперь он меня ненавидит и правильно делает. Я это заслужил!»
Вдруг представилось, что больше никогда его не увижу. Нет, не то, что действительно не увижу — вернётся, конечно, как нагуляется. Просто представил на мгновение… У меня перехватило дыхание. Хочу вздохнуть — и не могу. Я помотал головой, чтобы отогнать эту безумную мысль. Нет, даже думать об этом не хочу, чушь какая-то. Куда он может деться? Счас вернётся и опять начнёт ехидничать и подкалывать.
Вдруг пришло понимание — это единственное, чего я сейчас хочу: чтобы пришёл. И пусть ехидничает, пусть подкалывает, только больше никуда не девается. Я Лену полгода не видел, и ничего — прожил как-то, не умер. Хотя думал, что умру.
А без Пашки полгода? Я посмотрел на свои руки: они дрожали мелкой дрожью. Вот я себя накрутил, идиот! Не сбежал бы, сейчас всё было бы нормально, вместе пошли бы куда-нибудь! Куда-нибудь… Куда? Меня пронзила мысль — его чёрт к дому тому понёс. Точно!
Паша
Мишка жил через две улицы за оврагом. Дорога была вся в вязкой грязи и широких лужах. Мои тряпичные кеды сразу намокли и разбухли — стали похожи на снегоступы от налипшей на подошвы и вокруг них грязи. Но я ничего не замечал — пёр, как танк, охваченный своей идеей. Наконец вышел на полянку и, подобрав валявшуюся в траве палку, очистил грязь и закатал потяжелевшие от воды штанины.
«Вот лох! Не мог сразу подвернуть!»
В кедах хлюпала вода, но это меня мало волновало. Не впервой!
Я подошёл к Мишкиному дому. Во дворе тётя Нюра кормила цыплят — уже маленьких пёстрых курочек — в летнем курятнике, затянутом сеткой. Тёть Нюра, или как её звала Тёмкина бабушка — Аннушка, — тоже училась у неё когда-то. Школу закончила чуть ли не с золотой медалью, такая вот была способная ученица. Да только рано выскочила замуж, о чём также сетовала Тёмкина баба Вера, и вот — Мишаня и… курочки. А могла стать большим человеком, если бы любовь и быт не засосали. Мне вспомнился один бородатый анекдот* на эту тему:
« — Do you speak English?
— Yes, i do. А х*ли толку!»
Я ещё раз сам себе подумал, что на правильном пути: надо ехать в Москву — учиться!
— Здрасьте, тёть Нюр! Мишка дома? — она глянула на меня, не отрываясь от своего занятия.
— О, Паша! Здравствуй! Чёт не вырос с прошлого года! Давно у нас не был, чё-то не видно тебя совсем. Заходи, на сеновале он, читает всё. Ничё делать заставить не могу. С утра как залёг, так и не выходит, — и, обернувшись в сторону амбара с высокой крышей, закричала:
— Мишк! Слышь? Вылазь давай! Паша к тебе пришёл!
Из проёма на крыше амбара показалась Мишкина голова. Увидев меня, заулыбался:
— О! Привет, салага! Чё за воротами стоишь? Заходи давай!
Мишаня был старше меня на три года. В армию не взяли из-за сердца. Работал на тракторе у местного частника. Но мне повезло: сегодня у Мишки как раз был выходной. Я прошёл через невысокую калитку во двор и сразу попал в лапы этого медведя: Мишка был выше меня на две головы и шире раза в два.
— Ты когда толстеть начнёшь? Смотреть страшно, того и гляди — переломишься, — похохатывал он, сжимая меня своими железными ручищами.
У меня, и правда, что-то внутри затрещало, и я невольно ыы-кнул.
— Чё с ребёнком делаешь, дурень? А ну, отпусти щажже! — подскочила к нам тётя Нюра, вытаскивая меня из смертельных объятий этого увальня. — Ты посмотри: мальчонка аж покраснел весь! Ирод!
Они всегда были шумными, но переругивались беззлобно. Мишку все любили за его добродушный характер, да и кто бы из деревенских попробовал против него пойти? Я имею ввиду местных забияк из молодых. Хватало одного Мишиного взгляда, и на вечерних посиделках сразу воцарялись «мир, дружба, жвачка»!
Мы посидели с Мишкой на ещё нераспиленном на дрова бревне за их домом, потрепались о том о сём, а потом уже я сказал, зачем пришёл — нужно в инете покопаться. Мишаня ни о чём не стал долго расспрашивать, он вообще такой — в чужие дела не лезет. Захочешь — расскажешь! Включил компьютер и вышел.
Интернет был! Отлично! Я выписал себе несколько колледжей с адресами и телефонами, но остановился на одном. Начну с него, а там видно будет, но заявку подал сразу во все. Там такая кнопочка есть — «подать заявку». Указываешь свой E-mail, и ты в списках на поступление.
Первый шаг был сделан!
Тимур
Я помчался в конец деревни к проклятому дому. Почему ни минуты не сомневался, что он там — не знаю. Пробежки давали о себе знать — я ни разу не остановился, как будто меня что-то подгоняло. Запыхался, конечно. Передохнул и от околицы уже шёл, а не бежал. Оставалось немного — метров двести. И вот он — дом. Стоит сумрачный. И — н и к о г о!
И с чего я взял, что Пашка должен быть здесь? Чего ему тут делать? Но, раз уж пришёл — решил осмотреться. Посидел на пеньке, вспоминая, как из окна наблюдал за Пашкой Как будто было в прошлой жизни, и сколько всего потом было!
Мне вдруг захотелось дойти до того дерева, где мы с Пашкой спали… и откуда всё началось. И я пошёл. Правда, не был уверен, что найду. Но, пройдя по тропинке между деревьями, сразу за кустарником через полянку увидел: вот оно — наше дерево.
Солнце сюда ещё не проникло своими лучами: кругом была сырая трава, с деревьев капало, ветки и листья кустарников были мокрыми и побуревшими от влаги.