Выбрать главу

Стоит ли говорить, что все изменилось одиннадцатого сентября? Не считая репортажей по телевизору, тот день мне отчетливо запомнился тем, что я отчаянно пыталась связаться с Тедом. Нас атаковали. Самолеты врезались в здания. Никто не знал, сколько еще могло быть атак и что могло стать очередной целью. Могло случиться что угодно. В такой ситуации вполне закономерно, что тот, кто все это организовал, первым делом нацелился бы на военные базы. Но дело в том, что у нас больше не было номера Теда. Роджер выдернул его из записных книжек после возвращения из больницы. Я пыталась набрать справочную, но не могла дозвониться. Роджер был на занятиях. Я набрала Джоан – понимаешь степень моего отчаяния? – занято. Она ведь жила на Манхэттене, помнишь? Не в самом центре, но кто знает. Не иначе как вся семья пыталась до нее дозвониться. Я была в отчаянии, измеряла шагами квартиру, слушая один сигнал «занято» за другим. И решила, что, как только Роджер вернется домой, я спрошу номер у него. У него была отличная память на цифры, и как бы он ни старался стереть из памяти номер Теда, я знала, что если я надавлю, то он его вспомнит.

За десять минут до того, как Роджер, вбежав в квартиру, произнес «Господи, дорогая, ты слышала?», я снова попыталась набрать справочную и дозвонилась. Оператор на удивление спокойным голосом осведомилась, какой номер мне нужен. Я ответила ей. Она назвала мне нужные цифры и пожелала хорошего дня. Невероятно. Набрав номер Теда, я стала ждать. Я была уверена, что линия будет занята, если вообще будет работать. Но она работала. Спустя вечность раздались гудки. Они продолжались и продолжались. Я начала сомневаться в правильности набранного номера; гадала, будут ли идти гудки даже после того, как телефон на другом конце будет уничтожен. Я прождала пятьдесят или шестьдесят, а то и семьдесят гудков. И уже было думала повесить трубку и снова набрать номер, но побоялась, что во второй раз не смогу дозвониться. Надеялась, что, если я не отсоединюсь, кто-нибудь возьмет трубку и скажет мне, что Тед в порядке. Все это время в телевизоре за моей спиной показывали горящие башни-близнецы, горящее здание Пентагона и черные столбы дыма, воздымавшиеся в небо. Слышно было, как один за другим дикторы повторяли: неизвестно, кто стоит за этим, неизвестны масштабы операции.

Наконец трубку сняли и я услышала голос Теда:

– Алло?

Облегчение накрыло меня с головой так быстро, что я не успела его прочувствовать. Я почти закричала:

– Тед! Это Вероника. Жена твоего… Жена Роджера. С тобой все хорошо?

Ответа не последовало.

– Тед? – повторила я. – Ты меня слышишь?

Он повесил трубку.

Когда я перезвонила, номер был занят. Неудивительно, что он повесил трубку. Правда, я надеялась, что, может, где-то порвались провода и нас попросту разъединило. Но нет, я знала, это было его решение. По крайней мере, я услышала его голос. Я положила трубку, и мгновением позже в квартиру ворвался взволнованный Роджер. Тогда я не рассказала о звонке. Мне казалось, что стоит подождать, пока он сам не заговорит о Теде. Он не знал. Остаток дня мы провели, приклеившись к телевизору, на экране которого снова и снова крутили страшные картины. Репортеры, ведущие, аналитики – все они упрямо твердили, что случившееся невообразимо. Нет, подумала я, такое можно только вообразить. Но подобное должно оставаться надежно запертым на страницах романа Тома Клэнси.

Роджер ни разу не упоминал Теда. Или Джоан, раз уж на то пошло. Прозвучит странно, но одиннадцатого сентября я осознала, что мой муж окончательно отрезал себя от прошлой жизни. К моему разочарованию, он даже не предложил позвонить Теду. И, если уж совсем начистоту, я немного расстроилась из-за того, что он даже не позвонил Джоан. Она, несомненно, тот еще тиран, но в такой день надо посылать к черту все разногласия и, по крайней мере, элементарно проверять, не случилось ли чего друг с другом. Я могла бы проговориться о том, что пыталась связаться с ними обоими, но чем дольше Роджер хранил на эту тему молчание, тем больше мои попытки представлялись не к месту.

Ты помнишь, как все было после теракта? Поскольку я писала статью о Готорне, мне пришлось перечитать парочку его произведений, и я принялась уже чуть ли не в двадцатый раз за «Дом о семи фронтонах». Утром одиннадцатого числа я успела прочитать несколько страниц, когда затрезвонил телефон, и моя подруга, Алиша, сказала включить телевизор: в башни Всемирного торгового центра врезался самолет. Я отложила книгу и до конца дня так к ней снова и не притронулась. Позже – думаю, где-то на следующее утро – я заметила, что она так и лежит там, где я ее оставила. Я продолжила с того места, где остановилась; там, где Мол накладывает проклятие на судью Пинчена: «Бог напоит его моей кровью!» Но продолжить была не в состоянии. Слова на страницах никак не укладывались в голове. Я постоянно возвращалась к этому заявлению. «Бог напоит его моей кровью!» В конечном счете, я отправила Готорна обратно на полку и занялась уборкой. Закончив, усталая и вспотевшая, я не почувствовала облегчения, зато нашла способ убить время. В течение следующей недели я драила квартиру каждый день, иногда по два раза. Начищала все серванты и их содержимое. Переставляла мебель в гостиной. Когда я слышала слова Роджера – «Я отрекаюсь от тебя; я отказываюсь от тебя», – когда мне снова мерещился шепчущий Дом, я запрещала себе обращать на это внимание и принималась толкать диван. Я откручивала светильники и замачивала их в кухонной раковине, чтобы отмыть слои накопившейся грязи. Я переставляла мебель в спальне. Когда перед глазами вставала фраза «Бог напоит его моей кровью!», я игнорировала ее и тянула на себя кровать. Я выбрасывала вещи из шкафов, сортировала одежду Роджера в две кучи: одну сложить обратно, другую отнести в благотворительный фонд. Роджер наблюдал за моими занятиями, но помалкивал. Его реакция на кризисную ситуацию была другой: он целиком и полностью сосредоточился на своих занятиях. Часами сидел за кухонным столом с распечатками ключевых отрывков из книг, которые разбирал со студентами, исписывал их комментариями и заметками ручками разных цветов. У каждого мотива был свой цвет. После того, как он откладывал листок, тот был похож на что-то среднее между географической картой и картиной современного художника.