Елки-палки. Похоже, и в самом деле придется этим заняться. Я вдруг обрадовалась. Если у меня получится, я буду руководить целым отделом (восемь человек, из них трое мужчин старше меня, ха-ха!) и принимать участие в совещаниях высшего звена, а кофе там подают в серебряных кофейниках и с шоколадным печеньем. Я как-то не подумала о том, что это будет означать для Майка и детей. Я подумала только, что это значит для меня. Как здорово будет позвонить отцу и сказать, что я теперь заместитель редактора на Би-би-си. Неважно, что Би-би-си просто кишит заместителями редакторов, с вожделением посматривающих на двери кабинетов редакторов, которые знают, что уже пора скатывать газеты в шарики для участия в чемпионате телевизионного центра по коридорному крикету.
Я пыталась составить введение к репортажу об убийстве, изменении пола и сатанизме (кто-то развлекся на славу), а сама думала: для кого я стараюсь? Для себя, для семьи или для своих родителей? Большинство моих амбиций основаны на желании быть первой, лучшей, чтобы меня хвалили. Но если честно, то в первую очередь мне хочется насолить отцу. Видишь, папа! Пусть я всего лишь женщина, зато большой начальник! К тому же мне просто необходимо поддержать свои позиции в нашем с Майком споре о том, чья работа важнее. Да и деньги тоже не помешают.
Майк очень честолюбив, и всегда был таким. Я думаю, что привлекла его главным образом потому, что тоже стремилась сделать карьеру. Большинство его друзей встречались с девушками, которые работали нянями, секретаршами, машинистками и т. д. Все они мечтали поскорей выскочить замуж и исполнить свое предназначение — быть домохозяйкой. Майк гордился тем, что мы делаем одну и ту же работу (мы были репортерами в местной газете) и можем сражаться на равных.
Мы могли свободно рассказывать друг другу о рабочих проблемах, потому что это было понятно нам обоим. В первый год нашей совместной жизни (еще до того, как родилась Ребекка) мы были лучшими друзьями да еще замечательно подходили друг другу в постели. Мы ходили в паб, по очереди загружали посуду в посудомоечную машину, вместе ходили в магазин после работы. Домашние заботы никогда не были проблемой — кто-нибудь из нас просто справлялся с ними. С рождением Ребекки все изменилось. Почему? Как это случилось? Я пришла домой, совершенно обессилевшая, и принесла с собой крошечную и беспомощную девочку — с этого момента у нас появились новые роли.
Майк стал одержим работой, оплатой займа, своей новой ролью добытчика. Но прошло три месяца, и я вернулась на работу, а значит, тоже стала добытчиком. Только я ехала на работу после того, как накормлю Ребекку, одену ее и отвезу в ясли, побросав в сумку коробочки с йогуртом, бутылки с молоком и пеленки, и появлялась перед коллегами с раскрасневшимся лицом и пятнами молока на одежде.
Я закончила университет в начале восьмидесятых и, как и все женщины того времени, была готова ко всему. Мы могли сделать карьеру, создать семью, заботиться о доме. Все, что нам было нужно, — найти хорошие ясли или детский сад для своих детей. Однако через месяц я поняла, что это еще не все. Я подъезжала к яслям, вынимала Ребекку из детского сиденья, проталкивалась в двери с сумкой, висевшей у меня на плече, пыталась найти няню, которая не была занята своими ногтями или не трепалась с коллегой, чтобы отдать ей ребенка. И тут Ребекка понимала, что я опять ухожу и оставляю ее здесь одну. Я отлепляла ее маленькие пальчики от своей руки и убегала не оборачиваясь, зная, что она будет плакать, отчаянно пытаясь найти мое лицо и мой запах среди чужих. Я выдерживала это в течение двух лет, пока мы не стали больше зарабатывать и смогли платить няне, которая сидела с Ребеккой дома.
Успешная карьера подразумевает самоуважение. Я думала, что нужно всего лишь обеспечить Ребекке лучший уход. Что мы и сделали, и казалось, что проблема решена. Странно, но я никогда не разговаривала об этом с Майком.
3
МАРТ
Понедельник, 2 марта
Вчера ездили посмотреть усадьбу. Я стараюсь описать это спокойно, но внутри все ликует. Майк с утра возился в саду, сжигая сухие ветки (все мужчины пироманьяки), и с удивлением воззрился на меня, когда я спустилась к нему, одетая в длинное шелковое платье. На Томе был великолепный красный комбинезон Osh-Kosh[15], обычно надеваемый только в тех случаях, когда нужно произвести впечатление на знакомых, а Ребекка была просто неотразима, тоже в шелковом платье. Угадайте, кто купил его? Правильно, мать Майка.