— Ну что вы, Михаил! Лишние хлопоты, — принялась останавливать его Лариса, попутно доставая из элегантного кейса стопки каких-то бумаг. — Я и так вас задерживаю, какой уж там чай. Обещаю, если поторопимся, то через двадцать минут я исчезну. Вы лучше присаживайтесь рядом, быстренько всё объясню.
Неелов повиновался — присел на кровать, чуть поодаль. Набравшись смелости, он принялся рассматривать женщину. Разумеется, не демонстративно Она была явно старше, как минимум лет на пять. Впрочем, это был вполне его тип: достаточно стройная, среднего роста. Лицо овальное миловидное, глаза карие. Пухлые, чуть тронутые блеском губы. Немного крупный семитский нос с симпатичной горбинкой. Волосы до плеч, волнистые, осветленные, и только у самых корней предательски черные. Между тем, ничего особенного не замечая, Лариса принялась подробно рассказывать, какие именно страховые полисы необходимы для дальнейшей безмятежной жизни в Израиле. Она так увлеклась их длительным перечислением, что придвинулась к Мишке вплотную. Они соприкоснулись бёдрами. Ощутив тепло её тела, Неелов явственно почувствовал назревшую необходимость то ли выругаться матом, то ли бухнуться перед женщиной на колени.
И опять он взял себя в руки, оставшись смирно сидеть на месте. Подумав немного, Миша выбрал страхование жизни и здоровья, посильное для оплаты и такое, чтобы дочка Настенька получила страховую премию — в случае внезапного переселения папы в «лучший мир».
Всё-таки двести тысяч шекелей приличные деньги. Считай, почти пятьдесят тысяч долларов. Это лучше, чем ничего. Мишка даже настоял на том, чтобы в договор был включён специальный пункт, согласно которому Ника, как опекун Насти, могла получить в день икс только половину страховой суммы. Вторая половина отходила дочери по достижению совершеннолетия.
Полисы были составлены на двух языках, русском и иврите. Михаил было нацелился расписаться, но ошибся графой. Чтобы перенаправить, Лариса перехватила его руку, невольно сжав Мишкину кисть. Сам, не понимая зачем, Неелов накрыл руку женщины своей ладонью и тоже сжал её. Лариса подняла на него недоумённый взгляд.
Михаил почувствовал, как горячая кровь приливает к его лицу. Пробормотав извинения, он выбрался из промежутка между кроватью и столиком, чтобы подойти к окну. Уставившись в чёрную тоскливую пустоту, он целую минуту стоял, не в силах произнести слова.
— А вы странный, Миша! — раздался за его спиной спокойный голос Ларисы. — Вроде взрослый мужчина, а краснеете как мальчик.
— Ещё раз простите! — прошелестел, не оборачиваясь от окна Михаил. — Давайте я вас провожу.
— А я не тороплюсь. И, по-моему, вы тоже, — Мишка почувствовал, как лёгкая женская рука легла на его плечо. — Тебе не за что извиняться, ты меня ничем не обидел. Даже наоборот.
Михаил резко обернулся и принялся, тычась как слепой щенок, целовать лицо женщины. Частая нервная дрожь охватила его.
— Пошлятина, дамский роман какой-то, — мелькнула шальная мысль.
Он схватил Ларису за руки, и повлёк к постели. Усадив женщину на кровать, он попытался стащить с неё свитер. Руки Михаила тряслись, как с сурового похмелья.
— Твою та мать! Она ещё подумает, что я алкаш с Паркинсоном в придачу! — дико злясь на себя, подумал Мишка.
— Да ты голодный, как чёрт! Говорила мне мама: «не посещай, Лара, молодых одиноких мужчин по вечерам!» — тихо засмеялась Лариса. — Дай я сама.
Отстранив Мишкины руки, она начала раздеваться.
— Я в Раю! В Эдеме я! — издавая глухие страстные стоны, весьма напоминающие собачий скулёж, Мишка целовал тело Ларисы. Нежную шею, большие, удивительно упругие для её возраста груди с коричневыми сосками, гладкий живот с тёмной таинственной впадинкой.
Он добрался до сомкнутых стройных ног, чуть раздвинул их и уткнулся в колючую, чуть отросшую щетинку. Лариса сделала слабую попытку прогнать Мишку из этого желанного места. Она мягко, но настойчиво принялась отстранять его голову.
— Нет, Миша! Не надо! — шептала женщина.
— А я хочу! — с неизвестно откуда взявшейся злобой прошипел в ответ Михаил. Применив силу, переставшими вдруг трястись руками, он ещё больше раздвинул ноги Ларисы. Всем лицом Мишка уткнулся во влажную, чуть отдающую мускусом нежную женскую плоть и принялся то ли терзать, то ли целовать её.
Они занимались любовью то ли полчаса, то ли час, пока обессиленный Михаил не замер рядом со стремительно засыпающей Ларисой. Мишка повернулся на спину. Слушая уютное сопение рядом, уставился в потолок. Что-то мокрое поползло по его щеке.