— Стоит ли на них обижаться! — примирительно улыбнулся Михаил. — Так уж устроены потомки Адама, что ведутся на красоту и обаяние женщин. Ничего удивительного. Ведь Евины правнучки изредка этим пользуются. Твой случай, пожалуй, один из самых невинных.
Лара подошла к Михаилу и поцеловала его в губы, приобняв.
— Молодец, толкнул речугу! — глядя ему прямо в лицо, усмехнулась женщина. — Между прочим, Евины правнучки тоже иногда ведутся на обаяние всяких зеленоглазых Михал Адамычей!
Михаил почувствовал, что краснеет от удовольствия.
— Владимировичи мы! — смущённо пробормотал он.
— Да ты, наверное, Израиль еще толком не видел. Давай я тебе пару своих любимых мест покажу. Садись, поехали! — Лариса приглашающим жестом махнула рукой в сторону своей старенькой Хонды. — Как говориться, «эх, прокачу!»
— Слушаюсь, Адам Каземирович! — собрался было блеснуть эрудицией Михаил, но вовремя осёкся. — Вот так сравнишь сгоряча молодую красивую еврейку с пожилым усатым поляком, а потом терзаешься смутными сомнениями, типа, «а не дурак ли я?»…
Лара привезла Михаила в действительно красивое место. Неподалёку от автомобильного шоссе, с высокой отвесной скалы открывался открыточной красоты вид на Средиземное море. Они подошли к самому краю обрыва.
— Правда, дух захватывает? — спросила Лариса с силой, до боли сжимая Мишкину руку.
— Правда! — не соврал Михаил.
— Давай прыгнем! — предложила вдруг женщина.
— Давай! — согласился Мишка, ощущая, непреодолимое гипнотическое воздействие, исходящее от Ларисы.
И он был готов прыгнуть вдвоём, взявшись за руки, только бы никогда не расставаться, не терять ощущения солнечного счастья, мимолётной краткоживущей любви этой волшебной женщины.
Очнулся в кабине старенькой Хонды, на обочине, в стороне от не слишком оживленного шоссе. Они занимались любовью. Ожесточённо, без нежности и ласк, не щадя друг друга. Потом долго лежали рядом на опущенных сиденьях, опустошённые и молчаливые.
— Хочешь, напишу твой портрет? — спросила Лариса.
— А оно тебе надо? — грубовато, вопросом на вопрос ответил Михаил. Он сейчас чувствовал отчуждение, странную глухую неприязнь к своей подруге.
— Надо! — коротко ответила Лара.
Они встретились взглядами. Миша со смущением понял, что женщина уловила, каким то непонятным образом поняла его состояние.
Лариса достала из багажника этюдник, установила его на треножнике. Мишку она усадила на огромный валун, так что он оказался в туманно-сизом ореоле вод Средиземки. Художница закрепила лист бумаги в этюдник и начала рисовать. Мелькали карандаши, перепачканные в пастели пальцы, кусочки картона и наждачной бумаги. Выражение лица женщины было странным. Оно перестало быть красивым. Нижняя губа брезгливо отвисла, нос сморщился и как будто посинел, глаза сузились и стали какими-то рысьими. Иногда они становились пронзительно злобными, полными необъяснимой животной ненависти. На Мишку она бросала взгляды хищные, словно на жертву. Прошла целая вечность времени. Михаил продрог, тело его окоченело от долгой неподвижности. Но двинутся он не смел. Не смел пошевелиться под тяжёлым взглядом этого существа, этого монстра от искусства ничем не напоминавшего прежнюю Лару.
— Баста! — хрипло заявила художница. — Не хотели портрет, получите хотя бы этюд. Этюд в пастельных тонах.
[41]“бэсэдэр” (иврит) – хорошо, в порядке
Глава 9.
Навсегда
2000
Хайфа
Миша и Лара
Расставшись с Ларисой, Михаил долго не мог прийти в себя. Придёшь тут в себя, когда на тебя сваливается такое… счастье. Честно говоря, и сейчас, немного успокоившись, Неелов не совсем понимал — на каком он, собственно, свете? Наверное, нужно было радоваться, безудержно ликовать, как это делают, к примеру, юные шимпанзе в зарешеченном вольере на площадке молодняка. Но в том-то и дело, что если в Мишке, как в каждом молодом мужчине, и присутствовало что-то от шимпанзе, то не так уж и много. Мишке было тридцать четыре. А это возраст пожившего бывалого «обезьяна».
Теперь над постелью висел портрет. Вернее, как объяснила Лара, не портрет, а подготовительная работа, этюд.