С тех пор прошло девять месяцев. Много — обычно столько времени мамы вынашивают в животах детей. Настя уже привыкла жить без отца, как будто так было всегда. Иногда ей казалось, что папа взял да и умер. Просто умудряется два-три раза в месяц звонить «с того света», из своего Израиля. Посылки присылает, игрушки-конфеты-шоколадки. Только папы всё равно больше нет.
Мама Ника как будто подобрела. Она не то что не ударила, даже ни разу толком не накричала на дочь. Наоборот, мама частенько прижимала Настю к себе и тихо плакала: «ты моя бедненькая! Бросил, кинул тебя отец»!
Настю раздражали эти мамины слёзы, её печальные «обнимашки». Она не была беспамятной малышкой, словно аквариумная рыбка. Отлично помнила, как мама кричала на хмурого, молчаливого и частенько выпившего папу: «убирайся! Пошёл вон из моей квартиры»!
— Вот папа и убрался. Чего ж теперь плакать? — думала Настя. — Не меня ей жалко, а себя, бедную мамочку-одиночку. Кто же ей виноват, что она такая глупая?! Сама не знает, чего хочет.
Вчера приходила баба Рита, мамина мама. Как всегда, мама просила «помочь материально». Но бабушка, тоже как всегда, говорила, что она не банк, а её дочь Никуся клиническая дура. При зарплате меньше цены «единого» проездного выгнать из дома более-менее нормального мужика, заранее не подыскав ему надёжной замены! Это надо было додуматься?
Конечно, Настя с мамой не голодают. Во-первых, папа «с того света» помогает. Хотя бы и раз в месяц его друзья привозят продукты из московских магазинов. Во-вторых, спасибо тёте Гале, сестре бабы Риты. Тётя Галя тоже «не банк», но она Настю и маму жалеет, и поэтому чуть ли не каждые две недели появляется у них с двумя полными сумками. Насте тяжело с Никой. Мама всю дорогу хнычет, как маленькая, жалуется, что у неё нет сил не то что на уборку и готовку, но даже «на то, чтобы пошевелится». У Насти нет выхода, как не тяжело, но постепенно она берёт хозяйство в свои детские руки. Не жить же в свинарнике, не голодать при полном холодильнике!
Раньше всё по дому делал папа, а теперь она, Настя. Сперва пришлось научиться варить собачью кашу на костях из супового набора. В первую неделю после отъезда папы бедная Кармуша ужасно изголодалась и отощала. Когда Настя приготовила свою первую кастрюлю овсянки на говяжьих костях, несчастная животина едва не слопала с кашей её саму, в порыве благодарности.
Обтянутый коричневой шкурой ребристый собачий скелет единым махом проглотил полную миску ещё горячего корма. Подвывая от нетерпения, добермашша слопала добавку, и тут же начала говорить Насте «спасибо». Вскочив на задние лапы, Карма положила Насте на плечи передние, когтистые с шершавыми подушечками подошв. Она сразу стала выше на целую доберманью голову. Собака едва не повалила на пол свою маленькую хозяйку, когда принялась вылизывать-целовать Настино лицо и руки. Из её пасти ужасно воняло псиной и овсянкой. Было мокро, щекотно и смешно.
***
Мурманск-Беломорск
1991
Михаил
Над холодным солёным морем царствовал июнь. Вершина короткого северного лета протянула свои руки над ледяной водой озёр, над низкорослым лесом. Коснулась и сопок, покрытых пёстрым пружинистым мхом, мягким и похожим на цветную капусту ягелем. Круглые сутки в небе висел незакатный, не слишком щедрый на тепло солнечный диск — на пару с бледной дочерью призрака, Луной.
В разгар полярного дня траулер вышел из Кольского залива, обогнул с Севера безлесный, пустынный остров Кильдин, и взял курс на Восток. От часа к часу рыбачок понемногу подворачивал к Югу. Меньше суток в пути, и вот уже на траверзе мыс Святой Нос. Отсюда курс ещё южнее до мыса Орловский, восточной оконечности Кольского полуострова.
СРТМ «Пикша», держа на румбе чистый зюйд, входил в Белое море с грузом в сто пятьдесят тонн мороженой мойвы на борту. Как и положено третьему штурману, Михаил нёс вечернюю ходовую вахту в компании капитана. Бельков подошёл штурманскому столу. Орудуя линейкой, транспортиром и циркулем, он поколдовал с четверть часа над картой. Закончив расчёты, он удовлетворено хмыкнул, открыл судовой журнал и поставил свой размашистый автограф на двух последних страницах, заполненных за две вахты.
— Завтра с утра, как выйдешь на вахту, — обратился капитан к Михаилу, — хватай бинокль — высматривай мне навигационную веху. Эта вешка на подходе к Беломорску большую мель ограждает. Как только мы её в полутора милях прямо по курсу увидим, сразу на поворот пойдём. И через пятнадцать, край двадцать минут, уже в порту Беломорска будем. Если идти к Беломорску рекомендованным курсом, то придется трёхчасового «кругаля» давать. Я тут на карте рассчитал и подумал: а что если мы, как Ленин, «пойдём другим путём». Как раз к причалу под разгрузку мойвы успеем встать, чтобы Беломорский рыбзавод не простаивал. Мне его директор, дружок мой, Пашка Смурной, по радиотелефону уже всю плешь проел. Жалуется, что рыбное сырьё на исходе. План, дескать, горит. Каким был в школе занудой, таким и посейчас остался. Мы же оба с ним беломорские, выросли вместе. Я Пашку знаю, пока своё не получит, не отстанет.