быть выше своих детей
Старший Ангел всегда был их предводителем. С тех пор как Дон Антонио бросил их подыхать с голоду в Ла-Пасе, братья и сестры смотрели на него как на отца. А теперь он стал ребенком для собственной дочери. И она посыпает ему задницу детским тальком. Как в похабном анекдоте, которыми он любил дразнить семейство.
– Пап, ты в порядке? – спросила она.
– Я никогда больше не буду в порядке.
Он смотрел вдаль, и хотя она понимала, что в его душе много чего происходит, но не подозревала насколько.
Минерва – она ненавидела это имя. Но подружки сразу же заменили его на Минни, которое закономерно превратилось в Минни Маус. Никаких проблем с подарками на Рождество – у нее их целая коллекция теперь, всяких Микки и Минни. Плюшевые и пластмассовые, на толстовках и на подушках.
Ангел жестом подозвал каких-то малявок. Внуки, наверное. А может, и правнуки. Поблизости всегда крутилась парочка. У всех его детей есть дети, а у тех детей свои дети. И у племянников и племянниц тоже есть дети.
Малышня столпилась вокруг его кресла.
– Да, Папа?
– Когда я в прошлый раз был в больнице, – начал он, подчеркнуто правильно выговаривая каждое слово, по примеру Рикардо Монтальбана[92]. (Он говорил по-английски, потому что по-испански детишки могли произнести разве что taco и tortilla.) – Знаете, что случилось?
– Нет, Папа.
– Там был парень, очень-очень больной парень.
– Больнее тебя?
– Ay si. Такой больной, что пришлось отрезать от него половину.
– Круто!
– Ага. Парню отрезали всю левую сторону!
– Как это? Что, прямо всю, Папа?
– Todo[93]. Левую руку, левую ногу, левое ухо. Левую nalga.
Детвора загомонила – им нравилось, когда в беседе мимоходом упоминали задницу.
– Но знаете что?
– Что, Папа?
– Он сейчас в полном порядке!
До них не дошло.
И вновь идет дождь
16:00
горячий душ
водить машину
Перла натягивает чулки
яичница на сале
тортильи – кукурузные, не пшеничные!
Стив Маккуин
Явился Лало.
– Чистый и красивый, – доложил Старший Ангел. – Чувствую себя бодро.
Он говорил со своим мальчиком по-английски. И действительно великолепно себя чувствовал. Блокнот затолкал себе под зад. Он намерен победить.
– Я жив.
– А то.
Лало сменил форму на гражданское. Не хватало еще признаваться, что она ему стала тесна. И вообще он отлично выглядел в своем лучшем костюме. В своем единственном костюме. Старший Ангел повел его в торговый центр и выбрал элегантную пару, темно-синюю в тонкую белую полоску. Белую сорочку и темно-красный галстук. Стильные черные туфли.
Минни ушла вперед, с Перлой и Младшим Ангелом, который дожидался их на парковке. Еще один день, мечтал Старший Ангел, пока Лало катил его по щебенке к лужайке кладбища. Остался еще один день. До pachanga[94].
– Осторожней, сынок.
– Ага, пап.
– Не вытряхни меня из кресла.
– А что, забавно было бы.
– Ты что, меня не уважаешь?
– Ничего подобного! Со всем уважением к СГ, старой гвардии, так сказать!
– «Старой гвардии». СГ, поди, означает «старикашка гадкий»?
– Пап, да это шутка!
– Я знаю. Давай в темпе.
* * *
Какого черта папа так торопится? Старику нужна солидная доза успокоительного. Чувак, что за спешка? Если бы Лало оставалось два шага до могилы, он бы еле волочил ноги, выкурил косячок-другой, расслабился как следует и по ходу беззаботно и естественно там бы и очутился. Собственно, ровно тем он и занимается сейчас, ибо где мы все в итоге окажемся? В долбаной яме. Ну так сделай процесс muy suave[95], чувак, – не надо гонки, сбрось скорость.
Левое предплечье чешется как сволочь. Новая татушка: портрет папы, молодого, со старомодными мексиканскими усами. И надпись ПАПА 4EVER. Обошлась ему в 260 долларов в Сан-Исидро[96]. Хотелось почесать, но боялся, что ранки начнут кровоточить и запачкают новые шмотки.
Лало – последний из сыновей. Остальных забрала судьба. Один лежит здесь – близко к тому месту, где похоронят бабушку. Сразу подкатили слезы. Черт тебя побери, Браулио. Пятна крови держались на асфальте несколько дней, постепенно становясь коричневыми. Как озера смерти. Он с братвой стоял и смотрел не отводя глаз, и они тоже смотрели и смотрели, и плакали, и клялись отомстить. И мухи слетались, когда лужи крови подсыхали на солнце.