– Может, еще и танцы.
– Не смешно.
– Не надо учить меня, что смешно, а что нет.
– Братья, у вас еще есть дела, – сказал Дейв. Воздел руку и торжественно перекрестил их. – Я часто так делаю, – заметил он.
– Работает? – скептически осведомился Младший Ангел.
– Он же привел тебя сюда.
– Ба-бах, – констатировал Старший Ангел. – Готов.
– У Лало научился?
– Я сам старый гангстер.
Дейв деловито хлопнул в ладоши и объявил:
– Итак! Позвони мне, Мигель, – или пускай Перла позвонит. Ну, ты понял. А я буду звонить тебе, Габриэль. Брат дал мне твой номер. Ты поможешь мне на похоронах.
– Погодите, – вскинулся Младший Ангел. Он хотел было сказать: «Я уезжаю», но осекся.
– Спасибо, ребята. – Дейв махнул на прощанье и торжественно покинул комнату и дом, тем же мерным шагом пересек двор, добрался до своего пикапа в дальнем конце улицы, забрался на сиденье и весело засвистел.
Из мельтешащих мыслей Старший Ангел выбрал одну:
– Я никогда не пробовал наркотики.
– Правда? – отреагировал Младший Ангел. – Я тоже.
– Даже марихуану.
– И я.
– А я думал, ты у нас хиппи. Я вот собираюсь попробовать покурить марихуану. Или печеньку с ней сжевать. Как думаешь?
– Почему бы и нет? Говорят, помогает.
– Говорят, от нее смех разбирает. Я бы не прочь поржать.
И тогда Младший Ангел сказал:
– Я видел, что ты сделал.
От этого признания, прозвучавшего сразу после исповеди, Старший Ангел похолодел в панике.
– Что я такого сделал? – выдавил он.
– В сарае.
– Что?
– Кеке.
– Ах вон что! – Ангел с облегчением откинулся на подушки, длинно, со свистом выдохнув. – А то ведь я много чего натворил. Ну да, город Кеке. Это было здорово.
Младший Ангел лег рядом с братом. Оба уставились в потолок.
– Не верится, что ты такое учудил, – сказал Младший Ангел.
– Моя маленькая тайна.
– Все равно все узнают.
– Ага. Но когда я уже помру. И это замечательно. Увидят, на что был способен Папа. – Теперь у него тряслась и правая рука. Старший Ангел и ее затолкал под себя. Мама, подумал он, а может, я все-таки устал.
Он проживал каждый шаг этого печального танца. Сейчас ему дорого давалось каждое слово. Когда вы умираете, вы умираете постепенно, небольшими порциями. Вам трудно говорить. Забываете, кто рядом с вами. Внезапно впадаете в ярость, гнев или панику. Жалеете, что не святой. Досадуете, что беспомощны. Ни с того ни с сего чувствуете себя получше и начинаете тешить себя ложными надеждами, что вот-вот произойдет чудо. Как будто и без того недостаточно грязного вранья.
Старший Ангел вытащил смартфон и сосредоточенно попытался удержать трясущуюся руку, тыча пальцем в экран.
– Что ты делаешь?
– Пишу сообщение Минни. (Телефон блямкнул – доставлено.) Она сейчас придет.
Через минуту Минни влетела в спальню:
– Ты звонил?
– В шкафу, – сказал Ангел.
Протискиваясь мимо кровати, Минни сообщила:
– Чучело наше вернулся. Во дворе. В хлам просто. Убила бы придурка.
– Que? – переспросил Старший Ангел.
– Да ничего, пап. Это я дяде рассказываю. – Она повернулась к Младшему Ангелу: – Лало. Просила его как человека. Ни черта не слушает.
– Лало? – встревожился Старший Ангел. – Он опять употребляет?
– Все нормально, пап. Я разберусь.
Старший Ангел сердито брыкнул ногой.
– Ну правда, папа. У Лало просто был тяжелый день. Как у всех нас.
– Прости.
– Нет! Да нет же, я не о том!
– Все из-за меня.
– Перестань, папа. Ничего подобного.
– Брат, – начал было Младший Ангел. Но больше ему нечего было сказать, и слово повисло в воздухе.
Минни порылась в шкафу и вылезла оттуда с плоским пластиковым ящиком с защелкивающейся крышкой. Поставила в ногах у Старшего Ангела. Опять скрылась в недрах шкафа и появилась с коричневым шерстяным плащом в руках. С медными пуговицами, длинным, до пола. Кивнула, улыбнувшись, Старшему Ангелу, пожала плечо Младшему, пробираясь мимо.
– Ну, веселитесь, ребята. – И вернулась руководить празднеством.
– Это отцовская полицейская форма, – произнес Старший Ангел. – Дарю ее тебе.
Младший Ангел молча смотрел.
– Можешь потрогать.
Младший потянулся, приподнял – тяжелый. Слегка попахивало нафталином. Рассмотрел пуговицы – потускнели, но орел, ухвативший змею, и кактус отчетливо видны. Он встал, приложил пальто к груди, оглядел себя. Его плечи оказались шире отцовских. А полы длинного плаща заканчивались на два дюйма выше колен.