Живот замер.
«Кии-йоук!»
Живот вернулся на место. Старший Ангел смотрел прямо перед собой, сжимая челюсти так, что желваки ходили по скулам.
«Йииииик!»
Румяное лицо агента опустилось к окну, появились изумленно вытаращенные глаза.
Мама Америка обернулась к нему с самым невинным выражением.
– Странно, не правда ли? – вкрадчиво проговорила она. – Удивительно, что бы это могло быть?
И тут ее бюст сам собой зашевелился. Глаза агента медленно вылезали из орбит. И вдруг, возмущенно стрекоча, из декольте выбрался попугай, нервно вертя башкой.
– Надо же, как интересно, – спокойно сказала Мама Америка.
Разъяренный, страдающий от похмелья попугай вырвался на волю, выскочил в открытое окно и улетел прочь, проклиная их всех. И все они – правительственный агент, подданные Мексики и американский гражданин на заднем сиденье – смотрели, как он упорхнул прямо на север, беспрепятственно преодолев границу.
Las Mananitas[283]
Вернувшиеся женщины принялись усаживать Старшего Ангела в кресло.
– Прости меня, – сказал он, когда его покатили на улицу.
Младший Ангел шел следом.
– Это все неважно, hermano, – ответил он.
– Нет, важно.
Минни оставила Старшего Ангела в кухне, а сама побежала во двор собирать гостей.
Ангел улыбался сквозь боль, заложив руки за голову, – изображал непринужденную позу.
– Забавно, Carnal. Бывало в жизни так, что я голодал, ты знаешь? Бывало, что ел без остановки. Вот когда мы перебрались в эту страну, я ел. Все время. Разжирел! Поэтому Перла стала называть меня Флако. Смешно.
Младший Ангел смотрел, как по двору мечется тень Минни.
– Pero sabes que?[284] – продолжал Старший Ангел. – Сейчас я опять голодаю. Ненавижу есть. Ем, чтобы накормить свой рак. От таблеток тошнит. Желудок постоянно болит. Но мечтаю о еде. Как будто мне опять десять. Серьезно. Совсем не мечтаю о сексе, только о карнитас и тортильях.
Тень Минни пропала.
– Ну… ладно. О сексе я тоже все время мечтаю, – признался он. – Вот они, великие мечты Мигеля Ангела. Свинина в тортилье. И задница. На случай, если будешь писать обо мне книгу.
– Надо бы.
– Точно, надо.
– Pinche Ангел.
– Вывези меня наружу, – попросил Старший Ангел. – Не хочу здесь торчать.
Младший Ангел аккуратно покатил брата к главному входу.
– Я всегда был грозен и велик, – объявил Старший Ангел.
– Поехали уже.
– Скажи-ка, – Старший не унимался, – Пато говорил, что мой отец готовил тебе. Правда? И какое блюдо было фирменным?
– Чили.
– Чили? Типа чили, как у гринго? – Старший Ангел был потрясен.
– Я называл это «чили-привет-инфаркт».
– Mas. Detalles, por favor[285]. – Он жаждал подробностей.
– Сначала сковорода и много масла, – принялся рассказывать Младший Ангел. – Он нарезал и обжаривал красный лук. Жарил, пока не станет прозрачным. Потом высыпал пакетик риса.
– Риса!
– Обжаривал рис, добавлял помидоры и чеснок. Держал на огне, пока рис тоже не станет прозрачным, потом подливал воду и томатный соус.
– Рис по-испански.
– Точно. Пока рис томился, он доставал другую сковороду.
– Ага. – Старший Ангел раскраснелся. Он будто слушал порнографический рассказ.
– Шинковал еще лук, затем поджаривал пять свиных отбивных.
Вернулась Минни:
– Папа!
Старший Ангел предупреждающе вскинул палец. Указал на стул. Вздохнув, Минни села. Кивком он велел брату продолжать.
– Когда отбивные и рис были готовы – нужно было постоянно подливать воды, чтобы выкипала, – он укладывал в кастрюлю фасоль и остальные ингредиенты. Пережаренную фасоль. Погоди. Это еще не все. В конце он нарезал кубиками фунт сыра «Монтерей Джек».
– Нет! – возмутился Ангел.
– Нет, – удивилась Минни.
– О да. И перец. Потом битый час всё помешивал варево. Пока сыр не растворялся окончательно и не склеивал это месиво. Откровенно говоря, больше пары вилок съесть было невозможно. Никому, кроме отца. А он мог умять громадную тарелку. А на следующий день ел это холодным. Клал на тосты, в тортильи, наворачивал прямо из кастрюли.
Старший Ангел вскрикнул и восторженно захлопал в ладоши.
– Mija, – обратился он к Минни, – вот такой у тебя был дед. Un hombre tremendo![286]
Братья купались в любви к своему отцу.
283