Филип Давид
Дом памяти и забвения
«И наконец, будучи всеми или кем-то, он представляется перед нами словно бы он – Никто конкретный. Итак, мы подходим к его первой уловке – заставить нас сомневаться в самом его существовании».
«Однажды обнаруживаешь, что тебя нет. Ты разбит на тысячу кусков, и у каждого куска свой глаз, нос, ухо. …Куча осколков».
«Есть только два способа прожить жизнь. Первый – будто чудес не существует. Второй – будто кругом одни чудеса».
КУЋА
СЕЋАЊА И ЗАБОРАВА
Published by agreement with Laguna, Serbia
Перевод книги публикуется при поддержке Министерства культуры Республики Сербия
Copyright © 2014, Filip David
© Лариса Савельева, пер. на русский язык, 2023
© ООО «Издательство «Лайвбук», 2023
Шум
Этот звук… доносился часто. Движущийся поезд. Колеса поезда в движении. Поначалу я не мог определить, откуда доносится звук. Он будил меня среди ночи. Я вставал, открывал окна, пытался определить в темноте источник шума. Безрезультатно. Поблизости нигде не было ни железной дороги, ни станции.
Я закрывал уши ладонями, прятал голову под подушкой. Ничего не помогало. Нудный, однообразный шум не прекращался.
Я одевался, выходил из дома, бродил по пустынным улицам, надеясь максимально удалиться от однообразного звука движущегося поезда.
Звук сопровождал меня. Он был со мной, во мне, неистребимый. И доводил меня до безумия.
Вдруг он исчезал. Но я знал, что он снова появится. С каждым разом становясь громче, упорнее, невыносимее.
Введение,
которое рассказывает о случайной встрече, во время которой задается вопрос о том, предопределена ли наша судьба, объясняется, что такое даймон, и делается вывод о некоторых жизненных заблуждениях. Из дневника Альберта Вайса
В начале 2004 года я участвовал в международной встрече в белградском отеле «Парк», она называлась «Преступление, примирение, забвение» и была устроена Европейским союзом. Встреча, как и многие подобные, проходила в основном в академической атмосфере. Большая часть времени ушла на тщетные попытки определить природу зла и выявить его философскую, теологическую и человеческую сущность. Злом мы называем многое – от природных катастроф и болезней до насильственной смерти, войн, преступлений. Но когда речь заходит о самом преступлении, то главным образом повторяются разговоры о банальности зла, то есть тезис, сформулированный Ханной Арендт после суда над Эйхманом в Иерусалиме. Многие из выступавших подчеркивали, что, узнав это, госпожа Арендт в конце концов смогла спокойно спать, уверенная в том, что преступление масштабом с Холокост больше никогда не повторится и что такое могло бы произойти лишь в том случае, если бы зло было чем-то метафизическим, чем-то за пределами человеческого разумения. В отеле «Парк» во время выступлений с рефератами разных ораторов я заметил в заднем ряду мужчину, который очень внимательно слушал все, что говорят, но явно не относился к кругу участников дискуссии.
После официальной части вечера в просторном ресторане отеля «Парк» проходили в интересных разговорах, с гораздо меньшей напряженностью и гораздо большей расслабленностью, потому что большинство из нас были знакомы друг с другом еще в те времена, когда мы жили в общем отечестве и у нас были схожие воспоминания и даже дружба. Почти как анекдоты пересказывались страшные истории об уголовниках, убийцах и грабителях, которых выпускали из тюрем, и они отправлялись на передовые боевые позиции, о соседях, которые с пробудившейся фанатической религиозной и националистической ненавистью резали друг друга. Зло потом объяснялось криминальным прошлым, примитивностью, дурным воспитанием и плохим образованием, отклонениями в развитии характера, традиционностью мироощущения, манипуляциями политиков, то есть всем тем, что человеческой природе всегда было свойственно, а вовсе не чуждо. Во всех этих историях присутствовала мысль, которая в толковании зла подчеркивала нечто примитивное, грубое, нечто действительно банальное и объяснимое.
– Понять значит и оправдать, – воспротивился общему тону разговора один голос. – Это слова одного великого писателя, который на себе почувствовал огромные размеры зла и преступления. И который сказал, что когда заходит речь о зле, надо бы выдумать и использовать новый язык, ибо с помощью нашего способа говорить и думать глубина зла не может быть выражена.