Я все-таки смотрел на мир детскими глазами, наивно веря, что существует только то, что вселяло в меня уверенность: мои родители, родственники, друзья, мой брат Элиах, вещи, до которых я мог дотронуться, смена дней и ночей, смена времен года.
Все более заметное беспокойство отца, его все чаще плохое настроение и несвязная речь производили такое впечатление, что он постепенно теряет контакт со средой, в которой мы живем, и втягивает нас в какую-то мрачную авантюру, отделяет от близких нам и понятных вещей, от мира, который принадлежал нам и которому принадлежали мы. Ведь, действительно, такое поведение отца после его возвращения из поездки в Вену и Берлин отравляло мою душу страхом, страхом неизвестного. Меня и по сей день время от времени охватывает невыносимая слабость, стоит мне вспомнить те дни: неужели обожаемый мною отец, которому я верил беспрекословно, вдруг погрузился в какую-то разновидность безумия, пока я жил в опасной иллюзии постоянства и неизменности видимого мира, под покровительством которого находился.
Я был слишком маленьким, еще неопытным, чтобы суметь оценить суть этого изменения, которую заметили не только мы с мамой, но и окружающие.
В сущности, все вытекало из заботы о нашем существовании. В сложной жизненной ситуации, когда отец раньше многих других понял, что возникла трещина, которая постоянно расширяется и превращается в пропасть, откуда хлещет мрак апокалиптических размеров, отец занял позицию нашего защитника, что, впрочем, несомненно и было его обязанностью, пытаясь найти какое-то безопасное место, далекое и защищенное от любой угрозы. То, что через какой-то год многим покажется исчезновением всего человеческого, он видел уже тогда совершенно ясно, и это, разумеется, было не обычным смятением или беспокойством, а воцарившимся внутри ужасом, паникой, которые ему не удавалось обуздать и остановить. Если безумие – это то, что описывается как несоответствие «опыту коллективного здравого разума», то он действительно был безумен. Но что представлял собой этот «коллективный здравый разум»? А не что иное, как опасное заблуждение. Единственным стремлением моего отца, назовем это и безумным стремлением, было стремление спасти нас, избавить от того, что в наступающих временах несомненно ждало нас.
Что же могли сделать и что делали те немногие, у кого было чутье, ясное видение приближающегося Армагеддона? Существует история, совершенно реальная, одного болезненно озабоченного отца, который начал травить своих детей сперва небольшими дозами «Циклона Б», а потом постепенно увеличивал его количество, чтобы у малышей сформировалась устойчивость к смертоносному газу. Откуда этому заботливому отцу уже тогда, за несколько лет до начала широкого использования отравляющего газа, было известно, что этот газ станет незаменимым средством массового уничтожения людей? А он знал, у него было чутье. Было озарение. Некоторым людям дана способность видеть события, которые еще только наступят, с такой ясностью и убедительностью, как будто речь идет о чем-то, что вовсе не будущее, а сущая реальность.
Выбор был мал. Следовало найти безопасный, но надежный способ исчезнуть. Скрыться из сферы опасности. Признаю, и мама, и я с недоверием согласились с отцовскими идеями о том, каким образом можно сделаться невидимыми или крохотными до незаметности. Мама говорила наполовину в шутку, наполовину всерьез, что уменьшение наших размеров до незаметности, если бы нам удалось открыть механизм такого превращения, дело все же опасное. Мы оказались бы в новой опасности – кто-нибудь мог случайно или намеренно нас раздавить. Таким образом, опасность по-прежнему существовала. Отец сердился из-за того, что в словах матери наряду с сомнением отмечал и здравый смысл, а это, по его мнению, не только абсурдное, но и глупое поведение во времена, когда здравого смысла больше не было.
Гораздо позже я убедился в том, что, в сущности, в жизни возможно все и что зачастую даже самые сложные вещи бывают одновременно и самыми простыми.
Исчезнуть можно разными способами. Один из способов – это стать кем-то другим. До вчерашнего дня ты существовал как Альберт Вайс, а с сегодняшнего дня Альберта Вайса больше нет, существует кто-то другой, с другим именем, кто-то, кто прекрасно вписывается в мир, перевернутый вверх ногами. Ты был – и больше тебя нет. В моем детском сознании это выглядело как что-то ужасное, устрашающее. Это значило потерять все, что было для тебя важным: родителей, друзей, себя самого.