И вот сейчас полковник Елин еще и еще раз изучает передний край своего полка. Предстоит борьба за каждый дом. Борьба сложная, упорная.
Внизу, перед площадкой, с которой Елин и Жуков осматривают местность, совсем недалеко — в каких-нибудь тридцати метрах — мельничный склад, длинное невысокое строение. Теперь это пустая коробка. От нее, перпендикулярно реке, уходит в город железнодорожная ветка.
Еще в полуторастах метрах по обе стороны пути — два одинаковых четырехэтажных дома. Торцовой частью они выходят на площадь Девятого января. Дом слева изрядно побит. Местами разворочена крыша, отвалился кусок стены. Не иначе — бомба угодила. Но зато другой дом, зеленый, тот, что справа, уцелел. Удачно, черт побери, расположены эти два дома! Тот, кто их занимает, контролирует площадь, да и всю прилегающую местность.
— Много их там? — спросил Елин и отнял от глаз бинокль. «Их» — это гитлеровцев.
— Не думаю, товарищ полковник. Разведчики туда ходили.
— Ходили, говоришь? — оживился Елин. — Кого посылали?
— По правде сказать, товарищ полковник, не посылал, сами зашли. Народ такой: куда ни поехал, а мимо не проехал…
— Да, уж такой народ, — согласился Елин. Он снова поднес к глазам бинокль и долго вглядывался в темноту. — Что же они там увидели?
— Говорят, одни гражданские в подвалах.
— Занять оба дома! — приказал командир полка.
— Есть, товарищ полковник! — отчеканил Жуков.
— Продумай и доложи, — переходя с официального тона, сказал Елин, когда они спускались по винтовой лестнице. — Надо будет — подброшу огонька…
А те, кому предстояло осуществить этот приказ, еще спали тревожным сном в просторном подвале мельницы. Усталые от беспрерывного напряжения, люди с наслаждением растянулись на мягких кучах зерна. Недолог будет их отдых.
Проводив командира, Жуков возвратился в бывшую тюрьму, где размещался командный пункт батальона. Всякий раз, вступая под эти тяжелые своды, ему вспоминалась кем-то пущенная шутка — мол, сообщить бы родным: «Пишу из Сталинграда, нахожусь в тюрьме…» Но сейчас не до шуток. Обидно, конечно, что дождался, пока полковник ткнул носом. Ведь он сам уже и без подсказки решил занять эти два дома — возможно, все еще ничейные. Но что пользы было говорить Елину о своих неосуществленных намерениях? Получилось бы, что оправдывается, а Жуков этого терпеть не мог.
Как бы то ни было, а траншею уже копают. Поперек Солнечной улицы — длинную и широкую — ее готовили на тот случай, если б противник вздумал двинуть к домам НКВД и к мельнице свои танки. И вот нежданно-негаданно вышло удачно. Траншея ведет как раз к одному из тех двух домов, которые полковник приказал занять. Работают всю ночь. Пора бы уже закончить…
С такими мыслями вернулся Жуков к себе на командный пункт.
Офицерам, которых он вызвал, капитан сообщил о поставленной командиром полка боевой задаче.
— Тот, разбитый, хоть сейчас занимай, — сказал комиссар батальона Кокуров. — Полночи роем, и все еще тихо. Нет там никого, ясное дело!
Комбат тут же приказал Наумову отправить группу, чтоб закрепилась в этом доме.
— Да пошевеливайтесь, пока не рассвело, — добавил Жуков. — Кого пошлете?
Младшего лейтенанта Заболотного, — командир роты ответил, не задумываясь. — Парень — кремень!
Выбор комбат признал удачным. Боевой командир стрелкового взвода Заболотный не раз проявлял бесстрашие и находчивость. И все хорошо помнили, как он храбро действовал при захвате здания, где магазин военторга.
— Чем он занят сейчас? — поинтересовался комбат.
— На траншее, товарищ капитан. И наверное, уже подходит к дому… Теперь уже к «своему» дому, — поправился Наумов, улыбнувшись.
— Вот так и станешь «домовладельцем», — проворчал Авагимов.
— А что тут плохого, товарищи? — горячо отозвался Кокуров. — Мы ж тут за свое деремся, за свое кровное! И ничего зазорного не вижу в том, если дом будет называться по имени того, кто за него воевал… Скажем, Дом Павла Демченко или Дом Заболотного… Придет время, дома отстроятся, и домоуправ повесит новенькую табличку с фонариком к номерком…
— И улицу назовут… Имени третьего батальона, — вмешался в разговор Жуков.
— А по соседству будет улица Седьмой роты, — в тон ему сказал Авагимов.
— Будет, ребята, все будет, — серьезно заключил Кокуров, — а сейчас давай, Авагимов, в траншею, да поживей. Отправляй Заболотного.
Авагимов ушел, а оставшиеся занялись зеленым домом. С ним было сложнее.
Политрук появился в траншее, которую копал взвод Заболотного, когда дело уже близилось к концу. Стояла темная безветренная ночь. При тусклом свете звезд, с трудом можно было различить бойцов. Вспыхнет осветительная ракета, и люди прижимаются к земле, замирают. А потом — снова молча за свое.