Впрочем, выкрики гитлеровского громкоговорителя о пустом желудке не такая уж выдумка.
Дело в том, что тылы полка находились за Волгой, на хуторе Рыбачьем. Туда и поступало с армейских складов все, что полагалось. А потом уже начинала хлопотать транспортная рота. Ее командир старший лейтенант Петр Шаповал подобрал лодочную команду из одних волжан, которая и перевозила грузы. Это было, пожалуй, надежней, чем возить на моторном катере — превосходной мишени для противника. Ну, а что (касается волны, то с нею волгари справлялись!
Успешно преодолев волжскую ширь, шаповаловские лодочники рисковали попасть под губительный огонь противника, засевшего в прибрежных домах. Приходилось делать немалый крюк и причаливать не на участке сорок второго полка, а гораздо выше. И уже оттуда таскать груз несколько километров на себе, мимо занятых противником домов, укрываясь от обстрела под высоким волжским обрывом, как за стеной.
Но в середине ноября, когда перед началом ледостава по Волге начала идти шуга — тонкий слой снега и первого осеннего льда, — обстановка на переправе еще больше осложнилась. Тут уж не то что лодка — не всегда и бронекатер мог пробиться.
Для шестьдесят второй армии это было самым тяжелым временем. Не хватало людей. Даже в Тринадцатой гвардейской, наиболее укомплектованной дивизии, в те дни насчитывалось немногим более полутора тысяч человек — все, что осталось из десяти тысяч, переправившихся два месяца назад на сталинградский берег. Не хватало боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Скопилось много раненых и больных — их было невозможно эвакуировать.
В какой-то мере выручала авиация. С самолетов ПО-2 — их называли «кукурузниками» — по ночам сбрасывали грузовые парашюты. Но малейшая неточность в расчете — и груз падал в Волгу, либо того хуже — доставался противнику.
С едой в эти дни действительно приходилось туго.
Но уже не долго оставалось пробавляться одной пшеницей. На это намекнул и Родимцев, когда он неожиданно пришел в Дом Павлова.
Вскользь брошенные тогда генералом слова имели глубокий смысл. Об этом стало известно очень скоро.
В ту памятную ночь на девятнадцатое ноября сорок второго года оперативным дежурным по полку был старший лейтенант Керов.
В три часа раздался телефонный звонок из дивизии:
— Доложите полковнику Елину: предстоят большие события.
Голос в трубке помолчал, а потом многозначительно добавил:
— Передайте всем в полку — кто хочет, пусть часов в пять или шесть выйдет из блиндажей и послушает…
Вскоре появился связной с приказом командующего Сталинградским фронтом. Приказ заканчивался словами: «Настал час расплаты с врагом!»
Приказ не явился неожиданностью. Каждый сердцем чувствовал, что все эти долгие недели и месяцы, пока здесь, у берегов Волги, перемалываются гитлеровские полчища, где-то там уже готовятся силы для контрнаступления.
И вот оно — началось!
В пять утра все высыпали из блиндажей, стали прислушиваться. Вернулись разочарованными. Кое-кто, правда, утверждал, что слышал отдаленную канонаду, и конечно ошибался. Из-за густого тумана начало наступления было перенесено: пушки заговорили только в половине восьмого утра. А кроме того, здесь, на берегу Волги, у центра Сталинграда, невозможно было услышать обрушившийся на гитлеровцев артиллерийский шквал, какой бы мощной силы он ни был, — ведь историческое контрнаступление началось на расстоянии многих десятков километров отсюда.
В Дом Павлова радостную весть принес политрук Авагимов.
— Ура, товарищи! Наши пошли в наступление!
И он прочел приказ.
Люди, взволнованные, забыли обо всем на свете, кроме самого главного, самого радостного:
— Наступаем!
Где тут думать об осторожности. Кое-кто даже открыто вышел из дома. Но таких быстро призвали к порядку.
После полудня пришел Кокуров.
— Наши уже прорвали оборону, вклинились на пять километров, — сообщил замполит.
Затем через каждые час или два приходил кто-нибудь из политработников.
— Продвинулись еще на два километра.
— Еще на два…
К вечеру стало известно, что за первый день наступления советские войска продвинулись на двадцать километров.
Бои шли весь следующий день. И на третий день все так же приходили известия об успехе наступления.
Защитники Дома Павлова с жадностью ловили эти волнующие сообщения.
Непонятно вел себя противник, занимавший соседние дома. Вот уже четвертые сутки он не проявляет никаких признаков жизни. Может, там вообще уже никого нет? Поубегали? Чего же мы медлим? Двинемся и мы вперед!