– И мне хотелось бы знать, но Данте с Таво сочли, что искать их и наказывать нет никакой необходимости, поэтому их личности еще некоторое время будут для нас загадкой.
Сердце дрожит от злости при воспоминании о том, как Эпонина предложила восстановить мой маленький голубой домик в Тарекуори на неббинские деньги. Надеюсь, она в безопасности. Надеюсь, она нашла союзника получше меня, и он поможет ей свергнуть отца.
– Скоро вернется твой дедушка и принесет наряд. Если не хочешь, чтобы он присутствовал при купании, следует поторопиться. – У Катона низкий и напряженный голос – он недоволен или задумался?
Я молюсь, что второе. Катон обладает не только добрым сердцем, но и умом. Несомненно, свет, который я пролила на произошедшие в Монтелюче события, проникнет глубоко в голову и заставит понять, что он поставил не на того монарха.
Мы возобновляем путь.
– Что насчет Эпонины? – спрашиваю я.
– В каком смысле?
– Она осведомлена о том, что ее суженый женился на другой?
– Эпонина вернулась с отцом в Неббе после того, как… – Катон поджимает губы, обрывая окончание фразы.
– После чего?
– Можешь искупаться здесь. – Он толкает дверь, открывая очередное обсидиановое помещение, на этот раз не больше, чем спальни в «Дне кувшина».
Посредине стоит медная ванна. Рядом – ночной горшок и стул с двумя аккуратно сложенными полотенцами.
– Полотенца чистые. Вода тоже. – Катон пытается улыбнуться, но губы не складываются в нужную форму. – Можно вывести солдата из казармы, но вот казарму из солдата не выведешь никогда. – Я лишь вопросительно приподнимаю бровь. – Нам прививают чистоплотность.
Я медленно киваю.
– Жаль, что это ограничивается казармами. Представьте, как армейская чистоплотность помогла бы Раксу.
У Катона хватает порядочности вздохнуть.
– Как только закончится война, поставь эту проблему в верх списка королевских дел.
Упоминание войны, охватившей страну, вызывает мурашки. Как жаль, что я теперь свободно владею шаббинским, но не знаю, как выбраться их этого гигантского гроба. В следующий раз, когда Юстус будет рисовать печати, я глаз с него не спущу.
Катон приглашает меня войти во влажное помещение.
– Я отвернусь.
– Мериам не удалось пробудить мою магию. У меня нет сил, Катон.
– Это когда-нибудь мешало тебе сеять хаос в Люче?
Я улыбаюсь, и впервые с тех пор, как я очнулась в аду Данте, улыбка искренняя.
– Церере следовало дать тебе прозвище Хаос, а не Дождинка, – добавляет Катон.
Сердце болезненно екает, улыбка увядает. Катон неловко потирает затылок.
– Вот я болван. Должно быть, ты по ней скучаешь.
– Еще как, – хрипло отвечаю я. Да, скучаю, однако не мысли о нонне вызвали такую бурю эмоций, а воспоминание о видении, показанном мне Лором в день гибели Марко.
В день, когда я впервые увидела свою биологическую мать.
В тот день, когда я услышала от нее имя, которое мама прошептала при моем рождении и которым нарекла меня нонна: якобы из-за хрупкого телосложения. Однако то не истинное происхождение моего имени. Фэллон означает «дождинка» на языке воронов, как и Гокколина.
Я сглатываю комок, застрявший в горле, думая о том беззаботном утре, которое провела с отцом в таверне. Кажется, с тех пор прошло столетие.
«Почему же ты назвал меня Дождинкой, дайи?»
Он улыбнулся, и все резкие черты его лица стали нежнее.
«Твоя мама, она…»
«Она?..»
Он закрыл глаза и сжал пальцы. Я накрыла его кулак ладонью, чтобы вернуть в настоящее.
Его ясные глаза, ставшие ярче от горя, открылись, взгляд сфокусировался на мне.
«Твоя мама была убеждена, что ты обрушишься на наш мир, словно ливень. И ведь так и произошло, не так ли, моя маленькая Дождинка? Она будет гордиться тобой».
В отличие от нас с Лором, отец никогда не терял надежды увидеть ее вновь.
Подумать только, ведь скоро она к нему вернется!
И ее спасла Мериам!
И да, возможно, она сделала это ради собственного спасения, тем не менее факт остается фактом: моя мама жива. Нетерпение от предстоящей встречи затмевает все тревоги. Знать бы только, где она.
Мериам знает. Вдруг я осознаю, что с нетерпением жду возможности побыть чернильницей: ведь рядом будет Мериам. Не уверена, удастся ли поговорить, если мы будем не одни, но я что-нибудь придумаю. Мне хорошо удается импровизировать.
Я представляю, как Сибилла с Фебом закатывают глаза от моей самоуверенности. При мысли о друзьях сердце глухо ноет. Развязывая перепачканную рубашку, я молюсь, чтобы они не посмели и шага ступить за пределы Небесного Королевства.
Катон начинает закрывать дверь, но мешкает.