Семен пилил и утешал себя, уговаривал, дескать, зачем раненому дереву истекать соками и медленно гибнуть, а где-то в самом темном уголке души рождалось даже непонятное облегчение…
Зеленый взрыв взметнулся перед домом, и, когда во дворе улеглась пыль, стало видно, как стара изба. Тесовая крыша, оказывается, поросла мхом, плахи потрескались и прогнили. На свету ясно проступили трещины и морщины стен. Черемуха раньше прикрывала собою избу, и теперь, лишившись прикрытия, изба беззащитно обнажила все свои изъяны.
Семен стоял в оцепенении, все еще будто слыша предсмертный треск ствола, шум ломающихся веток, хлестко стегнувших по земле, видя запоздалым зрением облако пыли, застелившее двор, корчащиеся ветви. Кажется, он только теперь понял, что произошло. И вдруг ему захотелось уйти, уйти куда угодно, лишь бы не видеть распластанного во дворе зеленого вороха…
Он резко повернулся и вдруг замер на месте, встретившись с Глазами Игорька. Сын, наверное, выскочил из избы на шум падающей черемухи. Он стоял и смотрел на отца. Глаза у сына были какие-то нехорошие, совсем чужие. Семен выронил ножовку из рук и пошел прочь.
Ужинать он отказался. Не стал включать и телевизор, хотя подходило время хоккея. Сел на осиротевшую скамейку и стал смотреть в заречье, где за бурыми лугами в вечерней дымке неожиданно проклевывались огни города. Днем тут город не чувствовался, а теперь вот напоминал о себе беспокойно-желтоватым пятном на горизонте.
Спустя время подошла Ираида и села рядом. Подула на забинтованный палец, посмотрела в лицо мужу, ища сочувствия, но тот задумчиво смотрел мимо.
— Ну, долго переживать будешь? — спросила она примирительно.
Он молчал, и она толкнула его плечом, чтобы расшевелить, вывести из тревожной неподвижности.
— Чего раскис? — заговорила она теплым, обнадеживающим голосом. — Не переживай ты из-за пустяков. Спилили и спилили. Не нужна нам она была. Огород затеняла… Послушай-ка, что я тебе скажу… — Ираида наклонилась к нему с тихой, мечтательной улыбкой. — Я вот все думаю, машину бы нам купить…
Семен повернулся к ней.
— Машину?
— А что? — Белое Ираидино лицо молочно проступало из тьмы, и на нем хорошо различалось удивление непонятливостью мужа.
— Ты же говорила: пешком ходить для здоровья полезно.
— Конечно, полезно, — отозвалась она с лукавой улыбкой и положила руку ему на плечо. — Я разве от своих слов отказываюсь. Только, знаешь. Сема… совестно как-то. Все на машинах ездят, один мы как нищие… Я чего хочу сказать-то… — заторопилась она. — Овощи у нас теперь свои. Денег на питание будет уходить меньше. Так что можно и откладывать. У вас как на работе с машинами? Продают?
— Продают. Передовикам.
— Ну вот, — обрадовалась Ираида. — А чем ты не передовик? Бригадир. И бригада у тебя не простая.
— Какой я к черту передовик, — горько усмехнулся Семен. — Поганой метлой надо гнать таких передовиков, — передернул плечом, пытаясь стряхнуть руку жены.
— Ты на себя не наговаривай, — с легким раздражением отозвалась жена, но руку не убрала. — Чем зря ныть, ты лучше пораскинь мозгами да двинь какой нибудь почин. Чтобы заметили. Глядишь, и выделят. Нам на нашу бедность хотя бы «Запорожец». Года за два наскребли бы.
— Почин… — криво усмехнулся Семен и покачал головой. — Их, этих починов, столько перебывало, что, наверно, нового и не придумать. Да и не сильно сейчас крикунам-то верят.
— Придумай что-нибудь. Неужели у тебя совсем фантазии нет? Захочешь, так придумаешь.
Семен не ответил. Задумавшись, он снова посмотрел туда, где все отчетливее набухало тревожное желтое зарево. Оно прорастало из тьмы будто специально для него, чтобы в далеком, слабом сиянии он мог разглядеть свою прежнюю и теперешнюю жизнь как бы со стороны.
— Ладно, — заговорил он мягко и раздумчиво. — Допустим, купим мы машину. Допустим… — И неоконченно примолк, чтобы жена не перебила, прислушалась к тому, что он скажет дальше. — А потом?
— Ездить будем, — откликнулась она. — То ли дело — со своей машиной! Нагрузил в багажник чего хочешь — и никаких мучений с электричкой. А то на саночках не очень навозишь. Да и овощи мерзнут дорогой.
Семен терпеливо переждал, пока она выскажется.
— А дальше? — спросил он снова, и его спокойный вроде бы голос зазвучал с внутренним вызовом, с едва различимой тайной насмешкой, отчего жена придвинулась к нему ближе и заглянула в лицо, пытаясь осмыслить его выражение.
— Помнишь, Ира, давно-о, лет десять назад, а то и больше, — начал Семен, медленно вытягивая из памяти пережитое. — Может, ты и не помнишь, а я помню… Так вот, ты говорила, дескать, купим холодильник — заживем. Помнишь?