Он торопливо пошел в дом и вернулся со стаканом водки в высоко поднятой руке. Стакан нес двумя пальцами, остальные брезгливо оттопырив, и руку держал на отлете, показывая, что затею эту он не одобряет и несет лишь потому, что ущемили его самолюбие, назвав жадным.
Анатолий подал Кузьме стакан и малосольный огурец с налипшими веточками укропа. Кузьма молча принял стакан, отпил до половины, а оставшуюся водку небрежно выплеснул на траву.
— Чего же водку-то вылил? — потемнел лицом Анатолий. — За нее деньги плачены. Бесплатно ее пока не дают.
— Ты же после меня допивать не будешь, — сказал Кузьма, с хрустом вонзая зубы в огурец. — Побрезгуешь. Вот и вылил. Куда ее девать, раз больше не желаю.
Анатолий болезненно поморщился, глядя, как водка впитывается в землю, и вздохнул.
— Ну да ладно. Черт с ней, с водкой. Мне для тебя, Кузьма, ничего не жалко.
— Вот я так и подумал, — открыто ухмыльнулся Кузьма. — Ты меня любишь, Натолий. Я знал…
Анатолий, казалось, не заметил его ухмылки, задумчиво наблюдал березник, и в лице его не было ни обиды, ни сожаления о зря погубленной водке.
— Из леса едешь, работал там, что ли? — спросил Анатолий, упрямо поворачивая разговор к лесу.
— Нет, не работал, — проговорил Кузьма, доедая огурец. Утер мокрые губы рукавом. — Поглядеть ездил, что и как. Лесник попросил участок осветлить, в логу. Седни я немного не в себе. Завтра с утра примусь. Надо помочь мужику.
— Вырубать-то много будешь? — оживился Анатолий.
— Много. Молодняк в логу густой, мешает друг другу. Вот я лишнее и повырублю, чтобы тесноты не было. На день, на два работы. А то и поболе.
— Ясно, ясно, — понятливо качнул головой Анатолий. — Слышь, Кузьма, жердей мне на гараж не выделишь? Крышу хочу покрыть. Хорошие-то доски переводить жалко. А жерди бы в самый раз. А, Кузьма?
— Нет, Натолий, ниче не выйдет, — поморщился тот. — Лесник зятю избу строит, все жерди ему пойдут. На заплот.
— Так все жерди и заберет себе? — не поверил Анатолий.
— Все. Ему много надо. Усадьба-то большая.
— Ну, а себе ты возьмешь жердей?
— Мне не надо, — помотал головой Кузьма. — Я не строюсь.
— А если бы надо было, взял бы? — наседал Анатолий.
— Взял бы. Как не взять, — хмыкнул Кузьма.
— А ты возьми себе, а отдашь мне, — посоветовал Анатолий. — Я в долгу не останусь.
— Тебе я не возьму, заупрямился Кузьма.
— Почему?
— Не возьму, и все. Не желаю.
— Почему не желаешь?
— Не желаю, и все. — Кузьма, вдруг заулыбавшись, хитро прищурился. — Ты вот, Натолий, даве спрашивал, пошто с медведями пить душевней…
— Ну, спрашивал, — сухо отозвался тот.
— Дак вот, я теперь скажу. Знаешь, пошто с медведями выпивать лучше, чем с тобой или вот с ним? — кивнул на Семена.
Анатолий отвернулся в сторону с едва приметной презрительной усмешкой, заранее пренебрегая теми словами, которые готовился услышать.
— Медведи опосля ниче не просят. Ни жердей, ни бревен, ни какого другого добра. Так-то вот, Натолий. — И довольно засмеялся, обнажив крупные желтые зубы.
— А ты наглеешь, Кузьма, — с задумчивостью сказал вдруг Анатолий, все так же глядя в сторону. Кожа на его щеках натянулась еще туже, стала гладкой и красной, словно накалилась на солнце. — Наглеешь, Кузьма. — Он повернул лицо и уже прямо смотрел в сизые, веселые глаза Кузьмы. — Давно-о я это за тобой замечаю… Давно-о… Да все терпел. А терпенье-то наше может кончиться. Гляди, Кузьма, как бы рога-то не обломали.
— А че я такого сказал? — простодушно удивился Кузьма и беспомощно развел руки в стороны. — Че ты на меня взъелся? Я только и сказал, что медведи ниче не просят. Рази не правда? Им на што жерди? У них берлога завсегда готовая. Под выворотень залез — и спи сколь хочешь.
— Ты говори, Кузьма, да не заговаривайся, — тихо продолжал Анатолий. — Так лучше будет и тебе и нам.
— Дак рази я неправду сказал? — стоял на своем Кузьма.
— Правду, Кузьма, правду, — согласился Долгов. — Да только ты проспишься и завтра опять же ко мне и придешь. Попросишь выпить. После всего этого.
— Приду, — Кузьма покачался с закрытыми глазами. — Куда же я денусь, приду. И ты мне все равно подашь.
— А тебе не совестно будет просить у меня? Ты ведь оскорбил меня.
— А ты рази не подашь?
— А ты бы на моем месте подал? — жестко спрашивал Анатолий.
— Я на твое место становиться не хочу. С меня своего хватает… — Кузьма дышал тяжело, глаза его сами собой устало прикрывались, колени подкашивались. — Дак, значит, не подашь, Натолий? — И, не дождавшись ответа, сказал: — Тогда я вот к Семену пойду. Он мне подаст.