Подошел официант, тонкий, улыбчивый парень, весь прилизанный. Услужливо согнулся с блокнотиком в руке.
— Нам шампанского, — сказала ему Евдокия, откинувшись на спинку кресла. — Яблоки есть? Яблок и чего-нибудь горячего.
— Фирменный бифштекс, — учтиво отозвался официант.
— Только поживее, — потребовала Евдокия.
Через минуту на столе появилась запотевшая темная бутылка с серебряным горлом.
Официант услужливо спросил Евдокию:
— Прикажете открыть? Или сами желаете?
— Открой. Поухаживай за нами.
Хлопнула пробка. Евдокия глядела, как официант разливал по фужерам вино. Дочери она велела налить лимонаду и небрежным кивком отпустила официанта.
— Ну, бабы, за все хорошее. Поехали!
Выпили, закусили яблоками.
Колобихина уже не оглядывалась по сторонам, а размягченно улыбалась, влюбленно глядела на подругу.
— А наши-то в подвале гнилушку пьют.
— Пускай пьют. Так им и надо, — смеялась Евдокия. — Ишь какие! Без нас вздумали отпраздновать. Не на тех напали! Вот так, Нинша, с ними и надо. Они гнилушку пьют, а мы — шампанское.
— Ой и боевая ты, Дуська!.. И в кого ты такая? — качала головой немного опьяневшая Колобихина. — Я бы сроду не насмелилась. Это ж надо — в ресторан…
— Почему бы ты не насмелилась? — строго спросила ее Евдокия. — Ты что, иждивенка какая-нибудь? Нет, ты сама работаешь. Ты трактористка, Нинша. Ты людей хлебом кормишь. Где твое классовое достоинство? Где твоя хлеборобская гордость? Кого тебе бояться? Мужики вон все себе позволяют, а ей, видите ли, неловко. Да если хочешь знать, нам больше положено, чем им. Мы на двух работах работаем. На работе и дома. На нас и колхоз и семья держится.
— Это правда, — пригорюнилась Колобихина. — Мы и дома, и везде, знай себе, вкалываем, да еще глядим, чтоб мужик совсем не запился. Все на нас держится. Слышь, Дуся, верно, нет ли, говорят, на уборке всех баб у нас на комбайны посадят. Не слыхала таких разговоров?
— Видно, так оно и будет, — вздохнула Евдокия и, отрешась от всего грустного, махнула рукой: — Давайте за нас, за женщин!
— За нас, за нас! — подхватила Колобихина. — За них пить не будем. Ну их подальше.
— Не будем, — согласилась Евдокия. — За себя они сами выпьют. Уж в чем в чем, а в этом деле они не обробеют.
— Гнилушки в подвале.
— Но-о…
Чокнулись, выпили.
Евдокия отставила фужер и строго поглядела на дочь:
— Чтоб в ресторан ни-ни. Поняла? Ты на нас не смотри.
— Да знаю, — сказала Юлия.
— Хорошо, что знаешь. Только и напомнить не грех. Будешь сама зарабатывать, тогда другое дело. Кавалеры пригласят — не ходи. Самое пропащее дело.
— Ну хватит тебе, — поморщилась Юлия.
— И правда. Чего ты на нее напала? — вступилась Колобихина.
— Я не напала. Я на всякий случай. Не хотела, чтоб она здесь, в городе, оставалась. Лучше б при мне была, но мешать не буду. — Повернулась к дочери. — Учись, Юлия, да с умом живи. Все. Больше ничего тебе не скажу. Это мои последние слова.
— Ой, поди, пора! — спохватилась Колобихина. — Мужики там нас заждались. Ругаются, поди.
— Подождут. Мы же веселиться приехали. Подставляйте-ка свою посуду. Сейчас нам горячее принесут.
— Благодать… — размягченно улыбалась Колобихина. — Поела, встала и пошла. Посуду мыть не надо. Как барыня. Живут люди…
— Не завидуй.
— Да я разве завидую? С чего ты взяла?
Заиграла музыка. Хорошо было сидеть, разомлев от хорошего вина и разговора, да надо подниматься. Евдокия подозвала официанта, рассчиталась.
— Встали, — скомандовала и поднялась первая.
Мужики стояли кучкой возле Пашкиного грузовика, глядели, как женщины, не спеша, выходили из такси.
— Ой, чо счас буди-ит… — прошептала Колобихина. — Он меня при всех отлает.
— Не пикнет, — шепотом же отозвалась Евдокия.
Мужчины изучающе оглядывали женщин, понимающе переглядывались. Степан — тот улыбался отстраненно и снисходительно, как человек, которого ничем уже не удивишь. Володька же ухмылялся удивленно и несколько растерянно. Его жена впервые выкинула такой фокус, и он не знал, как себя вести, что сказать. Наедине-то он нашелся бы, но кругом были люди — постеснялся.
— Вот так, мужики! — назидательно сказала Евдокия. — Мы малость загуляли. Так что терпите.
— Много ль пропили-то? — спросил Володька.
— А не считали, — засмеялась Евдокия. — Чего нам считать? Деньги сами зарабатываем. Уж пить так пить. Мы еще и кавалеров угощали. Коньяком, — раззадоривала мужиков Евдокия. — Потому как ваш брат нынче не угостит: сам ждет, когда его угостят. Вот так-то.