— Может, еще и танцевали? — хмыкнул Володька.
— А как же! — смеялась Евдокия. — На то и ресторан. Ты бы видел, как один прилип к твоей Нинше. Ну прямо влюбился! На один танец да на другой приглашает. А сам из себя вежливый такой мужчина, обходительный. И по виду — не пьяница.
Колобихина вспыхнула:
— Дуська! Сдурела!
— А чего особенного? Пусть знает. А то они думают, что мы совсем никудышные, никому не нужны. А в ресторане вон как за нами увивались! Так-то, мужики!
Когда выехали за город, Евдокия вдруг крикнула, ломая напряженную тишину:
— Чего приуныли, бабы? Споем, а? — И первая затянула:
Колобихина прыснула в кулак, покосилась на ошарашенного мужа и стала подпевать. Галка тоже пела.
Мужики переглянулись и стали закуривать.
9
Гул моторов низко повис над обской поймой, над парным травостоем лугов, таким сочным, что кажется, сожми в горсти пучок травы — и потечет из нее темно-зеленый густой сок.
Высокое сильное солнце стояло над влажными после дождя лугами, высвечивало каждую в отдельности травинку в росе. Не высохшие еще озерца ослепительно отсвечивали, и так светло и радостно было вокруг от щедрого солнца, от густого духа скошенных трав, от проносившихся над тракторами вспугнутых уток, с поджатых лапок которых падали сияющие капли, от всей этой луговой благодати, веселящей глаз, что сладко ныло под сердцем. И когда трактор резко клюнул носом, проваливаясь, когда гусеницы зачавкали в болотной жиже, Евдокия не сразу сообразила, в чем дело, только сердце екнуло от испуга. Но она тут же приникла к лобовому стеклу, разглядела впереди среди стеблей травы темную, стоялую воду. Так вот оно что: в болотце заехала. И как она могла промахнуться? Глядела вроде внимательно. Наверное, все-таки расслабилась, любуясь окружающей благодатью, отдыхая душой, и не сразу выделила этот, по-особенному зеленый, сочнее других, травяной островок. Болотце, правда, оказалось небольшое, круглое, как блюдце, через неделю-другую оно иссохнет при такой жаре, а пока что надо побыстрее выбираться из него.
Евдокия отключила муфту косилки, чтобы не порвать ножи, когда косилка пойдет наперекос, и прибавила газу, выглянув из кабины, видя бурлящую под гусеницей воду, перемешанную с черным вязким илом, с выдранными белыми, как молодые луковицы, корнями трав. Она чутко прислушивалась к грохоту двигателя. Как он там, вытянет, нет? Мотор ревел, гусеницы с визгом вращались, будто кипела вода под ними, но вращались вхолостую, тракам не за что было зацепиться. И Евдокия, привстав со своего сиденья, напрягшись, ждала, когда трактор выползет к недалекому бережку.
Траки все же нащупали под собой твердую почву, уцепились, мотор взревел что есть силы и стал медленно выдыхаться, придушенно смолкая. Кажется, еще немного и он задохнется совсем, и, потеряв скорость, трактор осядет в трясине.
Евдокия торопливо убавила газ, не дав упасть оборотам двигателя, переключила скорость на первую передачу и медленно стала добавлять газ, чувствуя каждой жилкой тела, как ослабел мотор, и вдруг различила в работе двигателя еле заметный еще, скребущий звук, который, прорезаясь, слышался все явственней. У Евдокии даже под сердцем кольнуло, словно и сердце приостановилось и ждало: что же дальше? «Стук всегда наружу выйдет», — вспомнила прибаутку слесарей-ремонтников. И когда трактор выполз из болотца, когда Евдокия, встав на гусеницу, помахала Колобихиной, чтобы объехала бочажок, то прежде, чем снова включить муфту косилки и двинуться по своей загонке дальше, решила опробовать двигатель.
Осторожно прибавила обороты на холостом ходу, но вроде все было нормально. Двигатель гремел ровно, синие выхлопы из трубы ровными толчками били в небо. Никакого скрежета, никакого стука в цилиндрах. Неужели ей показалось? Вообще-то у страха глаза велики, но она не очень и удивилась бы, застучи двигатель. Машину после сева ремонтники смотрели, кое-что подладили, но по мелочи. А по-хорошему, трактору нужен капитальный ремонт, второй за его жизнь. Евдокия говорила об этом Коржову, а Иван Иванович лишь посмеялся: «Его осталось выкрасить да выбросить». И даже Леднев, к которому пошла Евдокия, так и не уговорив Коржова, не утешил ее: «Мы твой трактор, Никитична, осенью на постамент поставим. Пусть стоит как памятник».
Вот и поговори с ними. Богатые сильно стали — живые тракторы поднимать на постаменты. Раньше бы так не сказали. Впрочем, бог с ними… До осени трактор как-нибудь дотянет, а больше ей и не надо. Вместе с трактором уйдут они на покой.