Иван согласился с облегчением и готовностью. Сам не будет замешан в стычке, в сторонке будет стоять… А то, что признался в своей слабости, — так ведь отцу! Не стыдно признаться в этом человеку, в любом движении которого в любую минуту видны решительность, уверенность. Такой человек лучше всего уладит дело. Отец — хозяин.
И все же, когда Мате поднялся с ограды и неторопливо пошел к дому, у Ивана сжалось сердце. И уж вовсе перехватило у него дыхание, когда отец подошел к Барице, которая сидела у крыльца, пряла при лунном свете и ждала, чем кончатся переговоры между мужем и свекром. Теперь, когда свекор так внезапно появился перед ней, Барица тоже ощутила какое-то стеснение в груди.
— А мать где? — спросил он.
— В дому, верно… Может, легли уже…
— Ступай-ка посмотри, Барица; коли не легла еще, пусть выйдет к нам.
— Может и Иван сходить, — возразила Барица, взглянув на свекра таким смиренным оком, какого никогда еще не видел Иван.
— Кабы Иван мог, я б Ивана послал, — спокойно отрезал Мате. — А мне нужно, что б ты ее позвала.
Невестка потупилась и не трогалась с места.
— Стало быть, не хочешь? Так и скажи прямо, по-нашему, и дело с концом.
— Да они со мной не разговаривают…
— Скажи, я зову — только и всего.
Но Барица — ни с места. У Ивана ноги так и дергаются — сейчас вскочил бы, полетел стрелой, послушный приказу, только бы покончить с этой сценой, до того тягостной, что в дрожь бросает. А Барица сидит, не двигается, губы сжала в строптивости и возмущении.
— Спрошу я тебя об одном, Барица, — все еще спокойно говорит Мате, и Ивана изумляет самообладание отца; Барица тоже удивлена тихим тоном — она-то ждала бурю. — Спрашиваю я тебя, кого ты вообще-то слушать собираешься?
Не получив ответа, Мате, так же тихо, продолжает:
— Мы, Претуры, видишь ли, храним старинный обычай: в семье каждый кому-то подчиняется. Не станем и мы менять старые добрые обычаи. Я, хозяин и глава семьи, подчиняюсь своим обязанностям. Иван и его мать слушаются меня — а ты? Или, думаешь, нет никого над тобой? — Тут голос его дрогнул, грозно сошлись брови. — Коли так, то ты сильно ошибаешься. Дом — мой, и все тут мое. Таков уж у нас порядок: кто в моем доме живет, подчиняется мне. Ступай сейчас же за матерью!
Один взгляд — и Барица поняла, что решается ее судьба. Не послушается — кто скажет, что с нею будет? Намек ясен: дом-то свекра. Мгновенно всплыла у Барицы мысль о двух сынишках. Прогонят ее из дому — уйдут с нею и они, и что тогда с ними станется? А оставят их тут — придется ей с ними разлучиться… Барица поднялась, пошла в горницу свекрови. Вскоре обе вышли на крыльцо.
— Мать слышали, что вы их зовете, и ждали, — пробормотала Барица срывающимся от злости голосом.
— А, ждала, когда ты с ней заговоришь? — ласково спросил Мате. — Так ли, старая? Значит, все теперь в порядке. Не ляжем спать с гневом на сердце. Потолкуем мирно, дружно, и заснем спокойно. Так, старая?
— Я ведь никогда тебе не перечила. Сам знаешь, какая я была, и разве когда бывало что меж нами…
— Я и не говорю, что меж нами тоже бывало, — весело и дружелюбно возразил Мате. — Если и бывало, то сюда не относится, то мы давно меж собою решили… А хочу я наконец о том потолковать, что между вами двумя происходит. Так не может, не должно продолжаться. Думал я, вы сами как-нибудь договоритесь, потому и молчал, ждал, надеялся все. Да вижу — не получается оно как-то. Что делать? Вот и приходится мне вмешиваться в ваши женские дела — видят бог и люди, не по душе мне это, да надо. Что ж, с божьей помощью разберемся и в этих делах, полюбовно и дружно.
Он смерил взглядом жену и невестку. Стоят они перед ним, как обвиняемые, отвернулись друг от друга. У Барицы все так и кипит внутри, щеки пылают оттого, что пришлось ей унизиться первой. Горит в глазах у нее странный огонек решимости — не унижаться больше. Мате посмотрел на нее и улыбнулся при мысли, что собирается установить любовь и согласие между этими двумя женщинами. Словно сомнение взяло его — чем-то кончится разговор?
— Вы друг от друга зависите, целый день в доме, в ваших руках — все, что накоплено да нажито. Хорошенько поразмыслите — как управлять хозяйством, коли будете грызться между собой? Как расти, как процветать дому, если вы, чье дело управлять им, не будете жить дружно, в любви? Эдак все прахом пойдет, что мы потом нашим в поле заработали. Только ведь ни Иван, ни я не позволим пускать на ветер нажитое тяжким трудом. Ни за что! Лучше передать дом в другие руки, чем видеть такой разброд. Думаете, не можем мы этого сделать? — Мате строго глянул на Еру, которая открыла было рот перебить его, да смолчала, ошеломленная такой угрозой. — Некрасиво выйдет, если придется звать в хозяйки чужую женщину в дом, где есть две хозяйки; но лучше пускай люди смеются, чем нам смотреть, как гибнет хозяйство. А думали ли когда-нибудь вы, свекровь с невесткой: какой пример подаете невинным деткам? Они с малых лет смотрят на вас, все запоминают, что вы делаете, что говорите; чему же им от вас научиться? И что будет, когда они вырастут и надо будет им уживаться под одной крышей, уступая друг дружке, коли душа-то их будет отравлена вашей ненавистью, вашими сварами да спорами? Неужто их-то не пожалеете, коли ничто другое вас не трогает?