— Отлично, отлично, красиво! — хвалит молодых людей шьор Бальдо. — Украшено недурно. Только приспособлен ли зал для танцев? Как по-вашему, доктор?
— Э, что там, молодежь и на кончике иглы сплясать сумеет!
— Это-то я, слава те господи, знаю. Сам молодым был, — улыбается шьор Бальдо. — Но — безопасность! За нее-то ведь мы отвечаем!
Доктор, важно надув губы, обвел глазами зал — нет, не находит он ничего опасного. Топнул; половицы, как и всякие половицы, слегка прогнулись. Снизу, из подвала, где к завтрашнему дню устраивают импровизированный буфет, донесся крик:
— Кой дьявол там бухает? Хочешь провалиться со всеми потрохами?
— Ну, это уже не моя область, — бросил доктор, поправляя очки. — Я не строитель.
Шьор Мене, четвертый и последний асессор, бывший подрядчик строительных работ, почесал за ухом и топнул в свою очередь. Пол заколебался. Шьор Мене расставил ноги и, почесывая себя за ухом, задумался так глубоко, как только он один способен задумываться. Шьор Мене умеет молчать весьма многозначительно. А уж коли заговорит, то слово его имеет вес повсюду: повсюду — кроме собственного дома. Вот и теперь молчит шьор Мене, и задумчивость его тем глубже, что ему — решать, быть или не быть танцам.
Молодые господа с улыбкой перемигиваются.
В дверях появился Медо, работник шьоры Доры; это он натаскал всю эту кучу веток и хвои.
— Вот ей-богу, господин, чего голову ломать? — сказал он. — Все в порядке. Как хошь выплясывай!
С этими словами Медо присел — и вдруг взвился так, словно отплясывал гопака. Пол заходил ходуном.
— Не бойсь, не провалишься. А что доски-то гнутся, так на то они и доски…
— Неглупо сказано, — заметил доктор.
— Верно говоришь, молодец! — подхватил шьор Бальдо.
— И потом, — благожелательным тоном заговорил наконец шьор Мене, — если вы опасаетесь, то балку можно подпереть бревном снизу, из подвала. Так часто делается.
— А вот уж и нет, господин! — возразил Медо. — Так доска гнется вся, по природности своей, потому как иначе не может. А бревном подопрешь: этот конец вверх качнется, а тот вниз — хлопнешься как пить дать, нос разобьешь, а то и вовсе балку из стены выворотишь…
— И опять неглупо он говорит, — усмехнулся доктор.
Бургомистр кивнул в знак согласия. Шьор Мене снова погрузился в пучину раздумий над глубокими загадками физики и промолчал.
— Толковый малый! — похлопал шьор Бальдо по плечу работника.
— Я таких дел навидался, — расхвастался тот, ободренный похвалой стольких господ. — Да что вспоминать! — И он сдвинул на затылок свою красную капу[13].
— Твоя правда! — засмеялся бургомистр. — То-то у вас в Загоре[14] все дворцы с галереями, настилы да подвалы — только выбирай!
— А мы все-таки живем и, слава богу да святому Роху, здоровы. Вот! — Медо гулко ударил себя в грудь. — Ну-ка, скажи ты, господин, ты в этом понимаешь, — обратился он к доктору, — так ли гудит грудь у какого-нибудь дохляка?
— Здоров ты, Медо, как дуб!
— И тебе здоровья дай бог да блаженная дева!
Совсем уже под вечер прибыли наконец и музыканты — прибыли весело, шумно, с музыкой. Загремели по городу барабаны и трубы. С ними, за ними потянулись на площадь босоногие мальчишки и солидные горожане, в общем, стар и млад. Даже дряхлый слепой Микула, сидя на завалинке, расслышал — вроде гром гремит; протянул руку ладонью кверху, нет ли дождя. Нет, не гроза; другое что-то. Может, землетрясение? Чего только не случается на этом свете… И все куда-то бежит-убегает…
Сам шьор Бальдо приветствовал музыкантов выспренней речью, которую, хоть и долго заучивал, все же вынужден был читать по бумажке, спрятанной в шапке.
14