— Ну, а теперь рассказывайте, дети! — весело потребовал он. — Как вы там живете…
— Я — очень хорошо, батя, — отвечает Катица. — Работы мало, и за полтора года справила себе два платья. Одно завтра увидите. Я его в первый раз на троицу надевала… Смялось, поди, надо будет прогладить. Вокруг шеи белые кружева — мне очень к лицу. А этот крестик мне хозяйка подарила, на рождество…
Катица вытащила золотой — а может, только позолоченный, — крестик на черном шнурочке. Открылась ее юная шейка, прелестная, округлая, с нежной сетью голубоватых жилок. Ера заметила кружева на вороте нижней рубашки — ахнула, глаза у нее загорелись, и она жесткими, негнущимися пальцами раздвинула ворот платья, разглядывая тонкую ткань.
— В мое время такого не носили, — любуясь, произнесла она. — Красиво одеваешься…
— У меня таких еще две рубашки да два корсажа, — похвасталась дочь, покраснев от гордости. — А еще вот — перстенек!
Она подняла к свету руку, пошевелила пальцами, и камушек на колечке заиграл всеми цветами радуги.
— Да это брильянт! — в восторге воскликнула мать.
— Лежал рядом с брильянтом, — насмешливо бросила Матия.
Ей уже надоело сестрино хвастовство. Такое смелое приобщение сестры к барской жизни рождало у Матии тягостное чувство приниженности.
— Ну и что ж, — возразила Катица. — Главное — красиво. Правда, красиво, мама? — И она снова поиграла пальцами, чтобы камушек засверкал разноцветными огнями.
— Блестит, как перстень преподобного шьора курата, когда он служит мессу в праздники. Красивый камень, смотреть радостно.
— И почти все это — подарки, — гордо объявила Катица, тряхнув головкой. — К нам много гостей ходит, и каждый на прощанье мне — подарочек…
— А что ты, Матия? — повернулась мать к старшей.
— А я денежки на наряды не выбрасываю, — тоном превосходства, не без намека, ответила та. — Есть у меня кое-какая одежда, а стеклышки я на себя не навешиваю. Мои деньги хозяин в банк откладывает. Пригодятся…
— Вот это разумная речь, ей-право! — с одушевлением сказал Мате. — Так и я когда-то делал. Бережливость — первая добродетель хозяйки. Одеваться-то надо, тут не спорю, боже сохрани. Но стеклышки, зеркальца, тряпочки… все это суета! Дурака, правда, этим обманешь, да толку-то что? А умный над тобой же и посмеется…
Нахмурилась Катица, слезы подступили. «Терпеть меня не может! — распаляет она сама себя. — Вижу, вижу, ни капельки я ему не дорога…»
— И я так же думаю. — В глазах Матии засветилось удовлетворение. — Что наряды? Обтреплются, износятся, вот сундук-то и пуст.
Помолчав, она добавила тише, немного таинственно:
— Да и к чему мне наряды? Не нужны они мне. Есть у меня уже, кому я слово дала.
— Вот новость! — поразилась мать. — Слово дала! Как же так, дочка, мы-то ничего не знаем?
— А он до вчерашнего дня и не говорил ничего, стеснялся, видать. — Искорки заиграли в глазах Матии. — Так только, намекал. А как сказала я ему, что еду домой на праздник, тут-то и решился. А может, испугался, что дома другое счастье найду. И дал мне слово.
— Да что ты! — Мать, чуть ли не испуганная, изумлена. — Что за человек-то? Дельный ли?
— Человек вроде дельный, ничего дурного о нем не слыхать. И хозяйке моей нравится. Работник, говорят, хороший.
— Каменщик! Ха-ха-ха! — Катица до того расхохоталась, что должна была прислониться к стене. — Каменщик он, мама! Усы-то прямо огненные, и конопатый…
Всем было заметно, что в смехе Катицы не одно только веселье да озорство, есть в нем, пожалуй, и капелька зависти. Особенно подметил это отец.
— Все это не мешает человеку быть порядочным и добрым, — серьезно сказал он и так строго глянул на Катицу, что смех ее разом замер. Она покраснела — и от строгого взгляда, но еще больше оттого, что никто даже не улыбнулся.
— А мне он нравится, — гордо заявила Матия. — И что ж, что был простым каменщиком? Теперь он уже десятник, и в городе у него домик с садом.
— Это уже кое-что, — спокойно заметил отец. — Однако не все. Сначала надо хорошенько узнать человека. Поторопишься со знакомством, худо может выйти. Так что, Матия, взвесь сперва все. Такое счастье найдешь и здесь, а ведь родной дом — всегда родной дом, дочка. Здешних людей мы знаем сызмальства, скорее можем разглядеть, что в котором скрыто… А посторонним не позволяй вмешиваться в твои дела, даже хозяйке — не ей с ним жить, а тебе, коли пойдешь за него.