— Мама, я люблю ее! Я не могу… — глухо проговорил он, вперяя в мать отчаянный взор.
Она только кивнула, сжала губы. Закипавшие слезы выкатились из глаз, поползли по щекам, капнули на стол. Долго, долго собиралась она с силами.
— Когда же ты думаешь жениться? — совсем спокойно, по видимости даже холодно, спросила она.
— Через год. Раньше невозможно.
— Первое разумное слово за весь вечер, — сказала шьора Анзуля уже обычным своим, чуть насмешливым тоном. — Да, разумное! — подчеркнуто повторила она. — Спешка здесь ни к чему. Выспись, отрезвись немного от упоения — надо все обдумать, сопоставить. Старайся действовать разумно, не по слепой страсти, потому что, — она нагнулась к нему, заглянула прямо в глаза своим проницательным оком, — тут ведь не просто легкое приключение, сынок; ставка тут — счастие всей жизни. Вот о чем не забывай!
Она поднялась и, пожелав сыну доброй ночи, ушла в дом. Нико остался один.
Некоторое время стояло перед ним лицо матери со слезами на глазах. Эти слезы пугают его — что они значат? Что сделал он, отчего мать так расстроена? Оттого, что любит он, любит по-настоящему, всем сердцем? Что твердо отстаивает свою любовь, что нельзя его отпугнуть от нее?
Нет, уступить он не может. А то — зачем было заговаривать с Катицей, изливать ей свои чувства, давать обещания? Тут и думать не о чем. Разве не думал он целую ночь, целый день после бала? О чем же еще-то размышлять? Это значило бы — колебаться, не решаться…
«Нет, мама, не пойду я спать! Я сейчас, до того, как заснуть, должен решить; не решу — глаз не сомкну!»
И он твердым шагом спустился в дом, сказав себе: «Попробую-ка я и дальше сопротивляться предрассудкам!»
Он улыбнулся; ему казалось, он готовится совершить нечто из ряда вон выходящее; казался себе героем…
6. ОСМОТР ВЛАДЕНИЙ
Сегодня, как всегда, шьора Анзуля поднялась до рассвета. А спала не обычным своим крепким сном — металась в постели, как человек, которого одолевают мучительные заботы и мысли роятся в голове, переплетаясь беспорядочно. Тем не менее, едва робко защебетали ласточки, шьора Анзуля встала: голова словно пустая, тело разбито.
«Стареем, милая, стареем, — грустно думала она, одеваясь. — Полдень перешагнули, солнышко-то опускается…»
«Зато скорее дождемся отдыха, — утешает ее другой голос. — Жизнью мы насытились, взяли свою долю. Было и в ней довольно обмана да дурмана, как во всем, что дает этот мир. Увы, тщету мирскую понимаешь, только когда почти дойдешь до своей вехи… А то не питала бы напрасных надежд…»
Не помнит Анзуля, чтобы она когда-нибудь просыпалась с подобными мыслями. Торопливо набрасывает на себя платье — поскорее на люди, в суету дневных трудов, стряхнуть мучительные думы… Взглянула на небо; оно еще бесцветное, пепельное, только над Приморской Планиной вспыхнуло розовое зарево — то занимается сверкающая заря. Какая-то мысль пришла, разгладила глубокие морщины на лбу шьоры Анзули. Она быстро вышла во двор, крикнула своим звучным альтом:
— Юре, седлай Галешу! В поле поедем.
Работник Юре укладывал дрова в поленницу — аккуратно, полено к полену. Услышав голос хозяйки, распрямился, как на пружине, посмотрел на нее с великим удивлением:
— Когда ехать, госпожа?
— Сейчас, до восхода. Знаешь сам, какое потом будет пекло.
Юре бросил свое дело и побрел в конюшню, ворча по дороге:
— Кой черт опять!.. А я-то было за дрова взялся… Никогда в этом доме не знаешь, что тебе делать. Набегут проклятые прачки, все дрова расхватают. Сухие ведь сожгут! И дуры были бы топить сырыми, когда сухие под рукой. Черт бы побрал такие порядки! В этом доме бесперечь стирают, моют, белят… И какого дьявола так много стирать!
Услышав голос Юре, Руменко ласково заржал, глянул поверх перегородки.
— Все бы тебе плясать, бездельник! И ты-то здесь разве черту сдался… Кабы не ты, не бегал бы наш молодой по чертовым дорожкам. И чего ему наши парни ноги не переломают? Одно слово — лопоухие… Был бы я здесь хозяин, взвалил бы на тебя вьючное седло, баловень ты эдакий, да заставил бы дрова возить — посмотрел бы тогда, как бы ты заплясал! Еще овсом тебя корми!..
Не прекращая воркотни, Юре вошел в стойло, где думал свою нескончаемую думу Галеша. Это старый мул, темной масти, с сединкой вокруг губ. Поджав заднюю ногу, он стоял, опираясь на три остальные.
— А ну, шевелись, старый! — Юре потянул мула за гриву. — Хватит тебе дремать, на чертову свадьбу отправляемся. Право, заслужил ты, чтоб и тебя поскорей хозяин наградил…