Галеша тихо фыркает, прядет ушами, отгоняя мух. Ноги он переставляет, словно деревянные.
А Руменко вертится, как на угольях; каждая жилка так и играет в нем буйной силой, желанием стремительного движения… Юре ворчит:
— Ишь как разыгрался на овсе-то, собачья радость. И за что только тебя овсом кормят, какого дьявола…
Юре оседлал Галешу, хорошенько затянул подпругу, поправил стремена — вернее, веревочные петли — и ждет хозяйку у кухонной двери. Она выходит под серым зонтиком, голову повязала белым платком, из-под которого выглядывает ее свежее, молодое еще, круглое лицо.
— А белье-то мы не пересчитали, которое в стирку! — напоминает ей Мандина.
— Сама сосчитай, — небрежно бросает хозяйка.
Мандина поражена. Не пересчитать белье, штуку за штукой, не записать! Да что это нынче с ней, господи боже? Не дай бог, случилось что? Но, как ни ест Мандина глазами хозяйку, ничего особенного она в ней не замечает.
— Сумку приготовила? — спрашивает шьора Анзуля, не обращая внимание на удивление служанки.
Мандина кинулась в кухню, вынесла пеструю сумку, расшитую шерстяной ниткой. В сумке две буханки хлеба, брынза и плоский стакан. В небольшой бурдюк она нацедила белого вина и приторочила вместе с сумкой к седлу. «Нет, что-то с ней неладно, — ломает голову старая. — Тут белье замачивать, а она бог весть когда вернется…»
Шьора Анзуля села на мула и двинулась со двора.
— Как же с обедом-то, госпожа? — кричит ей вслед Мандина.
— К полудню не вернусь, обедайте без меня, — коротко ответила та.
«Стало быть, и к обеду не будет…» И Мандина, качая головой, задумчиво бредет в кухню.
Едва вышли за ворота, Юре, вроде забыл что-то, побежал обратно, и прямиком — в кухню.
— Обо мне-то помнила? — спрашивает он Мандину.
— Достанется и на твою долю, не бойся. Почти два литра нацедила.
— То-то же! Жара у нас всю кровь, весь жирок высосет… Да присмотри, как бы дрова не растаскали, — с угрозой прибавляет он. — Слышь, что говорю? Сухие береги! Под котлом и сырые сгорят.
— Как же! Стану я в дыму коптиться!
— Ох, придется мне, видно, «бранную похлебку» хлебать! Что-то будет…
Мандина только плечом двинула: это уж ее не касается.
С площади во все стороны разбегаются дороги. Юре остановился, ждет — какую выберет госпожа? Виноградники Дубчичей вокруг всего города рассеяны, но спросить Юре не решается.
«Ни-ни, не стану спрашивать! Надулась, как бурдюк, на трех возах не увезти… С такой не заговоришь! Лучше помолчу, пока не выдует у нее из головы, что там у нее есть… Ох, и что за жизнь моя такая, Иисусе Христе! Гроша ломаного не стоит…»
Госпожа попросту указала ему направление зонтиком. Юре взял Галешу под уздцы и повел по улице, ведущей в гору, меланхолически рассуждая про себя:
«Так я и знал — идем к чертовой бабушке шею ломать… Уж коли заподозрил ты какую пакость, так будь уверен — пакость и будет. Харча-то много, да всухомятку, а бедняга слуга молчи! Хуже всякого Галеши он… И сухие поленья мне бабы попалят, это уж точно; будто и сырые не сгорят, когда жару много! Куда! Свое-то беречь не умеют, а уж хозяйское и подавно! А ты, Юре, хлебай «бранную похлебку» да жуй всухомятку…»
На улице — ни души: весь народ в виноградниках. Только оборванные детишки болтаются перед домами. Изредка мелькнет фигура женщины, как правило нечесаной, сто заплат на платье.
«Тьфу! — Юре с отвращением отплевывается: он вырос в одной из деревень Загоры, где женщины носят чистые, красивые национальные костюмы. — Вот шлендры неумытые, черти б их взяли! Пока в девках — рядится без ладу и складу, а поймает несчастного мужика на крючок — и не умоется, не причешется…»
Выбравшись из города, госпожа объявила программу похода:
— Поведешь на Рашелячу, оттуда в Буничное ущелье, потом под Белый Камень и через Градины спустимся к Застражишче.
— Слушаюсь, — покорно отвечает Юре, а сам ужасается: «Ох, Иисусе Христе! Это ж сколько на мою долю «бранной похлебки» придется!»
Во всех названных местах расположены виноградники Дубчичей, как правило в аренде у крестьян; лишь немногие из них хозяйка оставляет «под собою». Не удивительно, что во время редких наездов всегда находится, в чем упрекнуть арендаторов, особенно когда у хозяина такой глазок, как у нашей шьоры Анзули. И Юре отлично помнит, что из таких поездок хозяйка возвращается с разгоряченным лицом и сверкающими глазами, после чего велит вызвать к себе на расправу тежаков — если только не застает их на месте.