Этот символический обряд представлял собою обязанности Леваны.
И это таинственная владычица, которая никогда, ни пред кем не открывала лица своего (кроме меня во сне) и всегда действовала через заместителей, получила свое имя от латинского слова (которое до сих пор остается итальянским словом) levare — подниматься кверху.
Вот объяснение имени Леваны.
Здесь и начало тому, что многие принимали Левану за покровительственную силу, наблюдающую за воспитанием детей.
Она, которая при рождении младенца не могла вынести даже примерного изобразительного унижения существа, отданного под ее высокое покровительство, разве могла бы вытерпеть действительное унижение ребенка, происходящее от неразвития его врожденных способностей!
Поэтому она наблюдает за воспитанием человека.
Но под воспитанием Леваны нужно понимать не ту жалкую машину, которая движется при помощи букварей и грамматик, а могучую систему соединенных сил, сокрытую в глубоком лоне человеческой жизни, которая при посредстве страсти, борьбы, искушения, силы противодействия неустанно действует на детей, не останавливаясь ни днем, ни ночью, как ни на одно мгновение не останавливается сам могучий круг тех дней и ночей, минуты которых, как неутомимые, мелькающие в пролете спицы, вечно кружатся.
И если Левана с такими помощницами совершает свое дело, как глубоко должна уважать она действие скорби!
Но ты, читатель, вероятно, думаешь, что дети вовсе не подвергаются такой скорби, как моя?
Я не хочу утверждать, что они везде способны к ней.
Но есть больше, чем вы предполагаете, таких, которые умирают от печали.
Я расскажу вам обыкновенный случай.
Правила школы в Итоне требуют, чтобы мальчик провел там двенадцать лет.
Он выходит оттуда на восемнадцатом году жизни, а поступает туда на шестом.
Дети, оторванные в таком возрасте от матерей и сестер, очень часто умирают.
Я говорю только то, что знаю.
Никакой признак не позволяет назвать их болезни печалью, и все же она — печаль.
Печаль этого рода и в таком возрасте убила детей больше, чем можно было бы предполагать.
Поэтому-то Левана часто сталкивается с силами, которые потрясают человеческое сердце; поэтому же она так страстно возлюбила скорбь.
«Эти владычицы, — тихо шептал я себе, смотря на помощниц, с которыми разговаривала Левана, — это Скорби, и их три, как три Грации, которые красотой украшают жизнь человека; есть также три Парки, которые ткут темные ткани человеческой жизни на своих таинственных пяльцах, всегда в красках отчасти траурных, а иногда, гневно, трагическим пурпуром и чернотой; также есть три Фурии, которые на зов приходят с той стороны гроба мстить за грехи, совершенные здесь; а когда-то было только три Музы, которые настраивали арфу, трубу и лютню на великие подвиги страстного человеческого творчества.
Это Скорби, которых я знаю всех трех».
Последние слова я говорю теперь; в Оксфорде я говорил: «Из которых я знаю одну, а двух остальных, должно быть, даже слишком, узнаю после».
Потому что уже весной моей молодости я видел (мглисто обрисовывающиеся на темном фоне моих снов) неясные контуры этих страшных сестер.
Эти сестры — как мне назвать их?
Если я скажу просто «Скорби» — название легко может быть неверно понято, кто-нибудь мог бы подумать, что речь идет о скорби личной, о мелких случаях скорби, тогда как мне нужен термин, выражающий сильные абстракции, которые входят во все индивидуальные страдания человеческого сердца, и я стараюсь представить их в олицетворениях, то есть облеченными в человеческие особенности жизни и наделенными функциями, напоминающими тело.
Так назовем их «Матерями Скорби».
Я хорошо знаю их, и прошел я все их царства.
Это три сестры одного таинственного семейства: их пути далеко расходятся один от другого, но царство их не имеет конца.
И я часто видел их, как говорили они с Леваной; иногда они говорили обо мне. Значит, они говорят?
Ах, отнюдь нет!
Виденья властные, как они, презирают несовершенства речи.
Они могут подавать голоса посредством человека, когда живут в сердцах человеческих, но между собой не знают они ни голосов, ни звуков; вечное молчание господствует в царствах их.
Они не говорили, когда разговаривали с Леваной, не шептали, не пели, хотя не раз мне казалось, что они могли бы петь, потому что на земле часто я слышал разрешение их тайн на арфах и тамбуринах, на цимбалах и органах.