Я тяжело дышал и мотал головой.
— Вам на живот прыгнул котёнок — только и всего!
Я перевёл дыхание.
— Давайте поговорим о литературе, — сказал Игнатьев. — Всё-таки просидеть три дня в камере с художником и ничего не услышать от него о книгах — обидно. Какие книги вы любите?
— Без выстрелов! — ответил я.
МНОГО ЗВУКОВ И ВЕТРА
Серебряная стрелка упёрлась в нуль и остановилась.
Сейчас нас выпустят.
— Всё в порядке! — сказал в телефон Игнатьев. — Ждём.
Снаружи послышался скрип винтов. Мы сели каждый на свою койку и приготовились. Только Кессон, услышав скрип, побежал к двери. Он, наверное, думал, что это скребется мышь.
Наконец скрип кончился. Что-то звякнуло, и круглая крышка люка шевельнулась. Она медленно приоткрылась. Жёлтый изогнутый луч солнца упал нам под ноги.
Люк был открыт.
Мы по одному выбрались из камеры.
СКОЛЬКО ЗВУКОВ И КАКОЙ ВЕТЕР!
Звучало всё: море, толпа, которая собралась вокруг камеры, воздух, который струился над бухтой, корабли, даже горы. Лёгкий звенящий звук слетал с их вершин и, долетев до нас, повисал в воздухе.
А какой был в этот день ветер! Воздух так и ходил. Он был и жгуч, и прохладен, то и дело менял направление и обдавал нас то запахом морской воды и соли, то густым ароматом трав.
НАВЕРНО, ЧЕРЕЗ ЧАС МЫ НЕ БУДЕМ ЗАМЕЧАТЬ НИЧЕГО.
Я осмотрелся.
В первом ряду стояли корреспонденты. Киношник стоял позади всех.
— Товарищи! — сказал Павлов. На этот раз он решил всё-таки сказать речь. — Разрешите от вашего имени поздравить экипаж подводного дома…