"Зачем я тебе нужна? — спрашивала я Мандельштама". Поэт отвечал по-разному, но однажды ответил так: "Ты в меня веришь" (257) [236].
От Анны Ахматовой через много лет Надежда Яковлевна услышала те же слова:
"— Вы, Надя, ведь всегда в меня верили" (257–258) [236].
"Этим людям, твердо и смолоду знавшим свое назначение, нужна была дружба женщины, — поясняет Надежда Яковлевна, — которую они сами с голосу научили схватывать стихи".
Для поэта"…один настоящий читатель, вернее слушатель, дороже всех хвалителей".
Он более нужен поэту, "чем целая толпа почитателей" (258) [236].
Теперь все понятно. Надежда Яковлевна была единственным настоящим слушателем.
Ахматова и Мандельштам создавали стихи, а Надежда Яковлевна с голоса схватывала их и тут же оценивала.
Ответственное занятие. Большая роль.
Они научили ее самому главному, в чем нуждается каждый поэт: восприимчивости, пониманию.
Они творили — она оценивала.
Вот откуда "наш тройственный союз". Вот почему местоимениями «мы», "нам", «нас» пестрит "Вторая книга" и побуждает читателей рядом с именем автора невольно прозревать еще два. Театр, например, для этого «мы» явление чуждое, "не нам о театре судить" (359) [327]. Кому же это не нам? Ахматова в Ташкенте написала пьесу. Осипу Мандельштаму случалось, и не раз, судить о театре: см., например, главу «Комиссаржевская» в книге "Шум времени". Кому же "не нам"? Анне Ахматовой и Надежде Яковлевне?.. "Мы с Ахматовой придумали поговорку" (199) [183]. "Мы подметили их еще с Ахматовой" (143) [133]. "Мы с Ахматовой поменялись ролями" (412) [374].
О том, как понимает Надежда Яковлевна стихи, я выскажусь позднее: в главах, посвященных любовной и гражданской лирике Анны Ахматовой, и в главе о "Поэме без героя".
Сначала же займусь не оценкой стихов, совершаемой Надеждой Яковлевной, а тем, как обращается она со стихами.
Увы! Когда она цитирует, она не только не бегает в библиотеку за справками, но и руку не желает протянуть к книге, лежащей у нее на столе. Не проверяет. "Это сделают без меня" (127) [118].
Микроб неряшества вводит Надежда Яковлевна в стих, едва прикасаясь к нему. Ведет, например, она речь о двух стихотворениях Ахматовой, а в доказательство своей мысли цитирует не строки из двух названных, а строки из третьего, непоименованного. Легчайший способ доказывать свою мысль: разбираешь два стихотворения, а цитируешь — третье, воображая при этом, будто опираешься на те два. Надежда Яковлевна утверждает, что Ахматова мечтала расстаться с памятью и в доказательство этого утверждения разбирает "Подвал памяти" и элегию "Есть три эпохи у воспоминаний". Действительно, и там и тут речь идет о памяти. Но вместо названных двух автор цитирует не их, а «Эхо». Такой способ очень удобен для доказательства собственных домыслов, но служит доказательством одного лишь неряшества. А быть может, невежества?
Как бы там ни было, избави Бог любого поэта от подобных слушателей первых или десятых. У Надежды Яковлевны что ни цитата — расправа.
Стихи Анны Ахматовой Надежда Яковлевна, цитируя или пересказывая, искажает постоянно, систематически, иногда — с умыслом: берет, например, ахматовские строки сорок второго года "А вы, мои друзья последнего призыва!..", обращенные к защитникам Ленинграда, и переадресовывает их к храбрым мальчикам шестидесятых годов (411) [373]; иногда — по неряшеству, иной раз — подсознательно. И это, мне кажется, самая серьезная беда. Будто читаешь переводы ахматовских стихов на другой язык, знаменующий другой чуждый ахматовскому миру — строй души…
…В 1946 году вышло известное постановление ЦК, выступил с ругательной речью по адресу Зощенко и Ахматовой Жданов. Из месяца в месяц, из года в год, в печати и на собраниях, по команде хулили Ахматову.
Ахматова ответила гонителям своих стихов и своего сына:
На позорном помосте беды,
Как под тронным стою балдахином…
двумя величественными строками превратив «будуар» и «моленную», куда попытался загнать "взбесившуюся барыньку" Жданов, — в тронную залу поэта.
И в другом стихотворении, тоже посвященном трагической доле — своей ли, поэзии ли?
………………………………..
Меняются лица конвоя,
В инфаркте шестой прокурор…
А где-то темнеет от зноя
Огромный июльский простор1,
И полное прелести лето
Гуляет на том берегу…
Я это блаженное «где-то»
Представить себе не могу.
И т. д.
Лирические стихи вообще пересказу не поддаются, но если спросить любого читателя: что здесь? что такое он прочел? читатель ответит: это была гневная жалоба. Это был негодующий стон.