«Ты уверена?».
«Ты уверен?».
В безмолвном разговоре ставит точку медленный, нежный поцелуй, и платье опускается с плечи на пол. Она вышагивает из него и помогает расстегнуть его рубашку и также, зеркально, целует его шею, ключицы, яремную впадину.
Он осторожно, словно вазу из богемского стекла, укладывает ее на постель и ложится рядом, сбоку, руками осторожно перебирает волосы, опускается ниже, оглаживает щеки, шею, плечи, бедро. Она следует рукой за ним, и зеркально повторяет его движения. Но если под его рукой – шелковая, тонкая кожа, хрупкие вены, по которым нервными толчками бежит возбужденная кровь, то под ее – сильные мускулы, выпирающие дорожки вен, чуть шершавая щека.
«Я с тобой».
«Я с тобой».
Он снова накрывает ее губы своими и только вкусив их сладость, продвигается ниже, не встречая сопротивления из одежды или смущающихся рук.
Короткая пауза. И там, внутри, его пальцы. Медленно изучают ее глубину, ее влажность, ее готовность. Ей жарко и в то же время бьет озноб, а он целует ее тело, так, словно вот только сейчас, вот только в этот момент понял, кто перед ним.
И вдруг, на месте пальцев – его язык. Горячий, упругий, словно выжигает на ней свое клеймо, клеймо его принадлежности. Она даже не понимает, что происходит. Неожиданно оказывается в космосе и не выдерживает. Кричит.
И он вздыхает от этого крика, и чувствует, что не вкусил ее до конца, не насладился так, как даже не мечтал. И он ловит ее доверчивость, ее открытость, ее эмоциаональность сейчас, в этой комнате на двоих, этом мире наслаждения ею.
Он чувствует, что она сейчас очень далеко, выгибаясь от чувства, ее поглотившего, пропала, потерялась в этом одном ей известном космосе, и возвращает ее невозможно интимными поцелуями, сладкими и откровенными.
И она возвращается к нему, в кольцо его успокаивающих рук, словно маленькое суденышко на родную пристань после сильнейшего шторма.
Он оглаживает ее обнаженную спину, целует макушку, волосы, гладит, успокаивающе, выравнивая свое и ее дыхание, показывая, что в космосе хорошо, но с ним – лучше, намного лучше! И она доверчиво льнет к нему.
Он мягко целует ее губы, и думает, что она прямо сейчас, за одну милисекунду, уснет, растворится в ночи и пропадет, и он улыбается, чувствуя, что хочет, чтобы она спала вот так, с ним, в одной постели, несмотря на напряжение, так и не прошедшее в нем, в разбуженном ее криком естестве. Он – не главное. Главное – она.
Что происходит с его душой? Всю душу выворачивает наизнанку нежность, желания оберегать и заботится показывают голову, и он улыбается этим чувствам, и от этого коктейля эмоций он сам не свой, и хочется сжать ее сильнее, чтобы вдавить в себя, и оставить там, внутри, чтобы не пропала, чтобы наверняка. И хочется оставить ее, обнаженную, ранимую, на постели, и закурить в форточку (совершенно несвойственное жаление для некурящего человека). И хочется остаться, вот так невесомо касаясь белоснежных плечи, груди, бедер.
Ее пальцы пробегают по его гладкой теплой коже, задевают соски. Твердые. Он вздрагивает. И стонет, когда ее губы, горячие, чуть влажные, касаются его сосков. Он сводит ее с ума. Она сводит его с ума.
«Отдыхай».
«Я хочу тебя».
Молчаливый диалог продолжается, и каждый понимает четко и ясно, почему. Потому что эта ночь, волшебная, хрустальная, только для них двоих, только для тех, кто принял другого со всеми недостатками, только для тех, кто прошел сложный путь, и не свернул с дороги в направлении другого.
И вот теперь все по-настоящему, кожа к коже, грудь к груди. И дыхание одно на двоих, и синхронный перестук сердец. Губы горят и пальцы по всему телу. И поцелуи – жадные, огненные, и уже бесстыжие.
«А ты когда –нибудь?..»
«Быстрее, не своди меня с ума!».
И он медленно входит в нее, и вот уже почти в ней, и замирает. Она открывает глаза и кивает, и он понимает все, и знает, что им уже не остановиться, и потому продвигается так медленно, насколько это возможно.
Закусив губу, не торопится, хотя она полностью готова, и расслаблена первым оргазмом, и наконец он полностью в ней.
Она вздыхает, и он уже готов сбежать, боясь, что причинил ей боль, но она вдруг целует его плечо и сильнее обхъватывает руками, и шевелится как-то, и как-то меняет положение ног, и его самообладание рушится, осколками разлетаясь кругом постели.
Начав медленно, будто раскачиваясь, он видит, что она снова на пороге, и снова в ее глазах близится полет в этот ее личный, интимный космос, и он ртеряет себя от того, как она прогибается под ним, как дышит, как двигаются ее ресницы, когда она жмурится сильнее.
Он вдруг останавливается.
- Тебе больно?
Она выныривает откуда-то из запределья и непонимающе смотрит на него.
- Боже, продолжай, продолжай.
Ее стон, полувсхлип, словно отпускает его напряжение и он снова срывается, но так, что уже не знает, как остановиться, не знает, где верх и гле низ, где черное и где белое, где земля и где небо.
Все кругом теряет значение, и он летит за ней, когда она особенно громко стонет, и особенно громко кричит, и она, поспевая за ней, видит, наконец видит этот ее космос, и в нем они, оба, потерявшие свои телесные оболочки, парять, улыбаясь.
И он оглядывается, и понимает, что первый раз – так. Так, чтобы вдвоем, чтобы туда, за грань, за пределы. И что это – нормально. И это – самое невозможное приключение, что случилось с ним за всю его долгую, насыщенную событиями жизнь. И кто ему открыл дверь в этот космос?
Он возвращается в себя, к ней, уже засыпающей от пережитого острого удовольствия.
Все замирает.
Он согрет ее теплом, она опалена его жаром.
Но он знает, что теперь она – только она! – билет в его будущее, и накрывает покрывалом, кое-как вытащенным одной рукой, так, чтобы не побеспокоить, из-под подушки.
И теперь сердца стучат асинхронно. И она засыпает, улыбаясь, прижавшись к нему, словно так и надо, так и должно быть, и он, вздохнув, убирает волосы с ее лба.
- Алиса, я люблю тебя.
Но она не слышит. Пережив потрясение своей и его чувственностью, она ныряет в темноту сна. А он смотрит на нее и не может поверить, что может ласкать ее своим дыханием, так просто, без всяких ограничений. Потому что теперь есть кому о ней позаботиться.
Конец.