В номере он стянул с себя мокрую одежду и принял душ. Сумка со сменой белья по-прежнему лежала на кровати, не распакованная с самой Франции. Ситон расстегнул молнию и обнаружил среди сложенных вещей черный увесистый томик. Это был потрепанный толстый молитвенник. Тонкая бумага, мелкий шрифт. Пол положил молитвенник на ладонь, и книга сама собой раскрылась на том месте, где была вложена темно-зеленая закладка. Но, вынув ее, Ситон увидел, что это вовсе не закладка, а пропуск в библиотеку Британского музея. На нем еще можно было различить блеклый штамп музея, а надпись выцветшими от времени чернилами удостоверяла, что документ выписан на имя некой Сьюзен Грин.
Ситон бросил пропуск обратно в книгу и нахмурился, заметив, что она раскрылась на странице с поминальной молитвой. Он захлопнул том и пригляделся к тиснению на кожаном переплете, где еще угадывались очертания мальтийского креста. На форзаце Пол нашел имя отца Ласкаля и ниже дату его рукоположения. Рядом, уже свежими чернилами, был приписан телефонный номер с кодом Франции.
Телефон в комнате был. Пол набрал указанный номер и принялся ждать, а ночной тариф пожирал денежки Коуви. Трубку на другом конце не брали целую вечность, а когда наконец Полу ответил знакомый францисканец, то в его голосе не было и следа прежнего добродушного юмора.
— А, это вы! Вы со своим приятелем, с вашим gefallene Engel,[87] едва не свели монсеньора в могилу!
Горский акцент в его голосе стал резче, грубее.
— Прошу вас, брат.
— Он спит!
— Так разбудите его, — сказал Ситон, закрыв глаза.
Последовала очередная вечность, оплаченная деньгами Малькольма Коуви. Или так проявлялась широта натуры профессора Коуви, щедро угощавшего ребятишек и не скупившегося на командировочные? Ситон, словно наяву, увидел Коуви за рулем «делажа», выпущенного в начале столетия. Он любовался белыми боками машины, принюхивался к исходящему от сидений запаху кожи. И тем не менее он доподлинно знал, что с этим самым Коуви он недавно здоровался за руку. Поэтому Ситон мог поклясться, что профессор — человек из плоти и крови. Толстяки, конечно, стареют медленно, но Малькольму Коуви, несмотря на всю его обрюзглость, никак нельзя было дать больше полтинника. Ситон зажмурился. Перед глазами желтыми вспышками плясали цифры и алгебраические символы.
— Пол?
— Он был гением, святой отец. Их мальчик. Их жертва. Они специально его выбрали, так как точно знали, кем он был.
— Не кем он был, Пол. Его выбрали, так как знали, кем он мог однажды стать.
И Ситон все понял. Ноги у него подкосились, и он рухнул на кровать рядом с раскрытой сумкой. Он понял. Ему вдруг стало тяжело дышать. Не в силах говорить, он лишь плотнее прижимал трубку к уху. Питер Морган мог получить новую вакцину. Он мог разработать передовой хирургический метод. Найти способ победить неизлечимую болезнь. Они сторговались с дьяволом в обмен на то благо, которое Питер мог бы принести человечеству. Они выбрали свою жертву, преследуя совершенно определенную, уходящую в бесконечность цель.
— А те девушки? — спросил Ситон и не узнал собственного голоса.
— А сам ты как думаешь?
«Одна, возможно, выступила бы посредницей при заключении мирного договора, — подсказало что-то Ситону. — Другая возглавила бы кампанию против повальной коррупции. Третья основала бы благотворительный фонд, призванный изменить лицо мира».
— Что я должен сделать, отец?
— Похорони мальчика. Дай ему приют. Пусть он наконец обретет вечный покой. Сделай это, и тогда я буду знать, что зло, исходящее из того места, иссякнет навеки.
— Я не священник…
Ласкаль засмеялся. Это прозвучало просто ужасно: одинокий смех умирающего, последний глоток эликсира жизни.
— Ты тот, кто ты есть, Пол, — возразил иезуит. — И будучи тем, кто ты есть, ты найдешь способ. Я в этом уверен.
В трубке все смолкло. Ситон понимал, что теперь можно хоть всю ночь напролет крутить телефонный диск, но никто в далекой горной обители больше не откликнется на его звонок. Ласкаль сказал ему все, что считал нужным. Вернее, им обоим. Теперь он спит, как сказал францисканец. И очень скоро его бренное тело погрузится в вечный сон. Он дотянул до ста лет ради обещания, для выполнения которого выбрал Ситона и Мейсона. Он терпеливо ждал с того момента, как взломал печать на письме Пандоры и узнал тайну. Теперь он считал свою миссию выполненной. Теперь больше ничего не держало старого священника на этой грешной земле.
«Ты найдешь способ. Я в этом уверен». Вот только сам Ситон почему-то не разделял этой веры. Он засунул молитвенник обратно в сумку, понимая, что это последний дар умирающего старца, и все же сомневаясь в полезности этого дара. Он позвонил Мейсону.