Это была комната маленькой девочки. Не больше и не меньше. Ее хозяйка крепко спала. Только сейчас, глядя на Сару, Ситон понял, насколько внешне привлекателен ее брат. Природа щедро наградила обоих. Сон девушки, очевидно, был глубок и безмятежен, хотя под глазами залегли тени, а щеки запали. Дряблая кожа руки, лежавшей поверх одеяла говорила о сильном истощении. Лицо спящей было бледно, губы темные, словно синюшные. Волосы, чисто вымытые и расчесанные, выглядели ухоженно. Она тихо и ровно дышала.
Ситону показалось, что в спальне, несмотря на пылающий камин, все же на градус или два холоднее, чем на лестнице. Даже полненькая сиделка и та накинула кардиган поверх своей безупречной униформы.
«Климат в спальне я бы расценил как зловещий, — рассуждал про себя Ситон, — хотя всегда можно поспорить и сослаться на то, что, дескать, комната обращена к морю, находится на верхнем этаже, а в викторианских домах всегда гуляют сквозняки. В конце концов, сейчас конец ноября и мы на побережье. Можно уморить себя бессмысленными предосторожностями. Или просто зачахнуть от самодовольства».
— Так что же, мы имеем дело с привидениями? — спросил Мейсон.
Они уже перешли в гостиную. Одна из стен была полностью скрыта под стеллажами, заставленными аккуратными рядами книг. Ситон подумал, что для военного такое количество литературы немного странно. Возможно, книги были отцовские и достались Мейсону по наследству вместе с домом. Среди полок одна была отведена под видеокассеты. Рядом находился вполне предсказуемый телевизор с большим экраном. Внимание Ситона привлекла чрезвычайно дорогая стереосистема с явно недешевыми усилителями на металлических стойках. Судя по всему, Мейсон был неравнодушен и к картинам. Те, что висели в гостиной, скорее всего, были оригиналами. Среди множества стилей хозяин явно тяготел к английской колористической школе Сент-Ива. Если, конечно, это не было выбором его отца.
Итак, они сидели у Мейсона и пили виски — разумеется, не такими мизерными дозами, как в пабе. Теперь это был «Гленморанги».
— Твои книги? — кивнул на стеллажи Ситон.
— Я первый спросил, Пол, — парировал Мейсон.
— Да ладно. Так это твои книги?
— В основном. Есть и отцовские. Я люблю читать.
— Не попадался ли тебе такой писатель — Дэннис Уитли?
— Читал одну книжицу. Одной вполне хватило. Это ведь триллеры о сверхъестественном? — усмехнулся Мейсон.
— Не ожидал, что ты слышал о нем. Его сейчас больше не издают.
— Скорее всего, получил в нагрузку на какой-нибудь распродаже. Вряд ли осилил до конца.
— Ужасный писатель, — продолжил Ситон. — Хотя в свое время добился немалой популярности. Пик его успеха пришелся на период между войнами. Уитли верил в арийское превосходство и искренне восторгался Гитлером и Муссолини, о чем не стеснялся открыто заявлять в своих сочинениях. Там же он проповедовал идею расовой неполноценности чернокожих. И в придачу еще был антисемитом. Даже в самом конце сороковых он делал попытки реабилитировать доброе имя Германа Геринга.
— В таком случае вряд ли он в ближайшее время выйдет из забвения.
— Да маловероятно, — откликнулся Ситон и умолк, явно с трудом подбирая слова. — На пороге зрелости в натуре Уитли обнаружился некий изъян.
— Так-так, — поощрил его Мейсон.
— В те времена многие представители его сословия разделяли убеждения Уитли. Я говорю о материях куда более тонких, чем профашистские настроения. Отец Уитли был успешным дельцом. Занимался торговлей вином в Мейфэре.[21] Он специально забрал сына из школы и для выработки характера отправил служить на военный корабль времен Наполеона. Такой поступок амбициозного папаши по отношению к своему отпрыску и наследнику даже в те дни красноречивее любых слов говорил о его отчаянии. Затем началась мировая война, и юноша пошел служить младшим офицером в артиллерийские войска, дислоцированные под Монсом и Ипром.
— Вот это уж точно должно было помочь, — заметил Мейсон. — Я о выработке характера.
— Должно было, — согласился Ситон. — Но явно не помогло. Вскоре после заключения мира старший Уитли скончался, и Дэннис унаследовал винный бизнес. Это случилось в самом начале двадцатых годов. Новоиспеченный виноторговец связался с очень сомнительными личностями. И времена тогда тоже были сомнительные. Слышал ли ты что-нибудь о периоде двадцатых — тридцатых годов в Англии?
— Просвети меня, — попросил Мейсон.
— В обществе тогда происходили массовые волнения.