— Ты не представляешь, что у нас творится! — сходу заявил Колобок, — Твой труп пропал!
— Мой труп пока при мне, если ты не заметил.
— Тьфу, черт! Ну, тело твое вчерашнее пропало! — пояснил Сергей Иванович.
— А как тебе моё сегодняшнее тело? — кокетливо поинтересовался Мухин, — Лучше вчерашнего?
— Хорош ёрничать! Инопланетянин твой пропал.
Известие это Мухина не расстроило, поскольку он нечто подобное и предполагал.
— Утром я только пришел, сразу к тебе заглянул, а там Петя шлангом полы моет, весь пол в слизи какой-то был. Я этого урода чуть не грохнул! Сразу просек, что это за слизь. Поэтому 100 грамм я успел спасти. Теперь это твои единственные доказательства! Так, что с тебя причитается! — на одном дыхании выдал Колобок-Сергей Иванович, расплывшись на миг в улыбке. Судя по дыханию, 100 грамм он спас, сохранив в своем организме.
— Постой! Постой! Ты же все фотографировал?! Значит еще не все потеряно? — продолжил без остановки Колобок, — Есть что показать!
— Сережа, — вздохнул Мухин, — Цифровые фотографии доказательством не являются. При нынешнем уровне фотошопа, можно что угодно нарисовать.
— Но я, же твой свидетель!
— Что-то не припомню я тебя на своем бракосочетании. И вообще, ты разве не понял, что нет тела — нет дела. Фотографии и видео снежного человека давно существуют, но никто и никогда серьезно их за доказательства не примет. Надеюсь, ты про инопланетянина шефу доложить не успел? — спросил Мухин. И по тому, как моргнул Колобок, и очерченное под циркуль лицо вытянулось в эллипс, понял — свершилось непоправимое.
— Понимаешь, тут труп пропал, когда авария на трансформаторе случилась. Темень была несусветная. Кто-то походу дела, что-то там закоротил. Вот без света всю ночь и просидели, только что электрики починили, — переключился на другую тему Шубриков (так на самом деле была фамилия колобка). И с таким выражением, словно это он тут всю ночь сидел и самолично в темноте труп охранял.
— Я тебя про свет спрашивал? — ласковым, словно хирургический скальпель голосом, спросил Валерий Николаевич.
— Тебя же не было? Шеф сам меня вызвал, в связи с ночным происшествием…
— И ты, конечно, сразу ему все и выдал?
— Ну-у-у-у…,- затянул биохимик.
Далее произошла сцена, напоминающая воспитательный процесс, который турецкий подданный устроил Кисе Воробьянинову, за растрату общественных денег. В общем, Колобок униженно отвечал, а Мухин усиленно вытряхивал из него показания. И казалось еще чуть-чуть и Колобок совсем съежиться, скукситься и расплачется. Но тут произошло обратное. Сергей Иванович ответил на очередной вопрос, и Валерий Николаевич его внезапно отпустил и застонал. Только этого ему не хватало. Мало того, что он начальника ввел в курс дела, так Шубриков оказывается еще вчера позвонил в институт на кафедру самому профессору Гуревичу, и так его заинтриговал, что он обещал сегодня с утра заехать к ним.
— Сережа, ты знаешь, что такое микротом?
Сережа знал. Это была безумно острая штука, он сам делал на микротоме срез в три микрона, чтобы посмотреть клетки под микроскопом.
— Я бы тебя целиком на микротоме порезал, только чтобы узнать, есть ли у тебя мозговые клетки? Ты понимаешь, что ничего своим трепом, кроме негативной реакции не вызовешь? А?
Судя по выражению лица, Колобок это понял, но поздно. На улице был слышен недовольный голос начальника, приближающегося к дверям.
— Где Мухин, ёлки зеленые! — орал кому-то начальник, — Напился вчера с колобком, до чертиков. Колобок с утра инопланетян в морге ищет, а этот вообще на работу не вышел! Как появится, заявление на стол! Алкаши! Мать их! А за пропавшее тело всей смене писать объяснительные! Детский сад, ёлки зеленые!
Мухин побледнел, хотя вины никакой за собой не чувствовал. Ну, не расстреляет же его Маузер? Начальник судмедэкспертизы Маузер Эрих Евгеньевич был суров, по-немецки педантичен, до работы дотошен, ненавидел алкоголиков, поскольку сам был в жесткой завязке и не употреблял уже лет 15, но при всем своем занудном характере, ко всем относился по справедливости. Поэтому Валерий Николаевич знал, что ничего страшного на самом деле не произойдет. Но было неприятно. И где-то внутри засел мелкий такой жиденький страх, словно он на самом деле в чем-то провинился.
Галине Сергеевне в эту темную ночь не спалось. То ли потому, что в разговорах с внуком, она вспомнила дачу, на которой прожила все лето, и теперь скучала по ней в тесной городской квартире. То ли от того, что отвыкла за лето от постоянного шума автомобилей, снующих под окнами всю ночь. А может потому, что никак не могла вспомнить: Опустила она последнюю партию банок с помидорами в погреб, или они так и остались стоять на веранде под столом? Поэтому встала она рано, приготовила завтрак, накормила им дочку с зятем. Разбудила внука, чтоб не опоздал. И стала собираться на дачу. Конечно, грустно смотреть на отлетающую листву. На кучу жухлой ботвы уложенную в компостную яму. На поникшие ветки яблонь. Галине Сергеевне всегда было грустно осенью, она поддавалось осеннему настроению, и чувствовала, что сама увядает и умирает вместе с природой. Что ж, решила она, вот сейчас Васю в институт провожу и съезжу на дачу, прощусь с ней до весны. Заодно и проверю все ли на месте, не забыли ли чего…