Станция, военные. Простаивающие, ожидающие своей очереди торжественные серо-ржаво-бурые, с пылью южноуральских степей и сухой хвоёй сибирских лесов в углах лесенок, товарняки. Полина притворилась, будто ищет залезшего под вагоны ребёнка — дети и впрямь частенько и очень опасно играли на железнодорожных путях — и в конце концов забралась, никем не замеченная, в дощатый вагон.
Как она, без документов, без багажа, без гроша в кармане, добиралась до Москвы — отдельная, долгая и сложная история. В пути встретила своего будущего мужа.
Того, кого в детстве я звала дедом.
Единственный ребёнок родился вскоре после приезда в Москву.
Начинала Полина с того, что рисовала афиши для кинотеатров — это сейчас растяжки-распечатки, а тогда всё рисовали вручную, кисточками, красками. Затем занималась театральными декорациями. Потом было Московское высшее художественно-промышленное училище, интерьеры, интерьеры, витражи. Графика, альбомы. Персональные выставки. В 90-х — даже за рубежом. Всё, всё, о чём мечталось — всё получилось.
Несколько раз, уже в 90-е, она ездила за границу. Наверняка ведь искала хоть какие-то следы, хоть какие-то сведения. Наверняка. Нашла ли что-то? Не знаю, не слушала я толком, не вникала, а теперь уже и не спросишь.
* * *
И в кого я такая, удивляются родители. Ни в папу, с его бабушкиными медными, теперь уже почти седыми, кудрями (бабушка, кстати, так и носила свою гриву распущенной до глубокой старости; всё переживала, что сын долго не хотел жениться, но никогда не попрекала). Ни в маму, с её мягкими тёмными локонами. Бесцветные волосы, прямые и жёсткие, к тому же в двадцать лет, к моему изумлению и ужасу, из чёлки полезла такая обильная седина, что просто кошмар. Ни проблем со здоровьем, ни стрессов, ровно ничего, кроме генетики.
Когда я жаловалась бабушке на неприлично раннюю седину, та лишь радостно смеялась и хлопала ладонями по коленям, точно девочка, чья задуманная шалость на славу удалась. Слава Богу, бабушка ещё успела застать и седину эту, и то, как я курса с третьего стала побеждать абсолютно во всех молодёжных архитектурных конкурсах, к непреходящему удивлению окружающих, граничащему с мистическим страхом, но для меня с самого начала всё было само собой разумеющимся, естественным, как для птицы — полёт, единственно возможным. Для меня — и для бабушки.
Я умею рисовать и писать обеими руками одновременно, причём левой — и так, и зеркально. Умею проводить идеально прямые линии без линейки. Компьютерному моделированию, почти всемогущему, но безликому, унифицированному, предпочитаю оформление проектов вручную. Мне кажется, уже только сама по себе ручная, живая графика в нынешние времена по-хорошему ошарашивает любые комиссии.
Мы живём в том самом доме, где когда-то прадеду выделили квартиру. В доме с алыми витражами, единственном в своём роде доме, больше таких нигде нет. Да, прадед спокойно дожил свои дни. Никого из моей семьи не арестовали. Видимо, гэбист Митя не был таким уж гадом.
Выходишь во двор — даже не верится, что тут самый центр, шумный, гремящий проспект, где тоненькие прутики со старых фотографий давно превратились в колоннаду раскидистых лип. Сквозной, золотисто-зелёный купол деревьев, шёлковый купол неба, только с виду плотный, непроницаемый, а на самом деле — просто яркая пелена, скрывающая другие миры.
июль 2016
Конец