— Я не падала! — громким шепотом возмутилась девочка.
— Ага, — кивнул он. — Ты просто летела в никуда с закрытыми глазами.
— И ничего не с закрытыми!
— Закрытыми-закрытыми, не отпирайся, я все видел.
— Да ничего ты не видел!
— Трусишка.
— Сам такой!
— Да ладно тебе. Девочкам простительно.
Авис ослепительно улыбнулся и, учтиво поклонившись, открыл перед ней окно мезонина, сквозь которое полагалось забраться внутрь дома.
— Тоже мне рыцарь, — притворно-злобно сощурилась на него Сайка, пролезая в окно. — Вот как закроюсь сейчас изнутри и не пущу тебя. Будешь спать на крыше.
— Я через дверь зайду.
— А я и ее запру!
— Тогда я буду спать в твоей кровати в монастыре. Скажу, что ты мне так велела.
— Эй!
— Подвинься.
— Здесь только одна кровать.
— Потому и говорю: подвинься.
— Спи на полу.
— Между прочим, я теперь тут живу.
— Между прочим, это такой же твой дом, как и мой. А дамам нужно уступать.
— Вот когда станешь дамой, тогда и уступлю.
— Ну ты и гад!
— Уж какой есть.
— Эй, верни подушку!
— Только при условии, что ты отдашь одеяло.
— Холодно же.
— Подушка или одеяло? Выбирай.
— Одеяло большое. Могу укрыть тебя краешком.
— Тогда вот тебе краешек подушки.
— Эй!
— Что? Скажешь, нечестно?
— Ты слишком близко!
— И что?
— И ничего! Костлявый ты.
— А ты прямо пышечка.
— Что? Ах, ты…
— Эй, чего дерешься?
— Вот тебе твоя подушка. Не надо мне никакого уголка. Подавись.
— Ты чего? Обиделась, что ли?
— Нет! Заткнись и спи!
— Сайка, да я же пошутил. Возьми подушку, если тебе надо.
— Спи, я сказала!
— Ты обиделась.
— Нет!
— Ну прости.
— Убери свои грабли!
— Да я же просто извиниться хотел!
— Извиняйся словами. И вообще, отвернись от меня.
— Хорошо. Отвернулся. Простила?
— Нет.
— То есть все-таки обиделась?
— Нет!
— Спокойной ночи.
— Угу.
Они еще немного поворочались, пихаясь и ворча, но, наконец, затихли. Лунный и звездный свет ярко освещали крошечную комнатку, и все еще открытые глаза ребят таинственно блестели в ночи. Дом тихо гудел, в нем поскрипывали и постукивали какие-то неведомые машины. Авис подумал, что Сайке, должно быть, сильно влетит за сегодняшнее. Сайка подумала, что Авису наверняка тесно. Оба они беззвучно вздохнули, еще немного поворочались и уснули.
Глава 5. Человечность
— Где тебя носило всю ночь? — старшая монахиня по кличке Горшиха поджала морщинистые губы и принялась раздувать щеки. Сайка только вздохнула и еще ниже опустила голову, делая вид, что ей очень стыдно и страшно.
— Где, я тебя спрашиваю? — еще более суровым тоном вопросила монашка, наседая на девочку. Сайка упрямо молчала. Она знала, что от того, будет ли покаянная речь, размер наказания не изменится. Нужно было просто переждать бурю.
Монашка стукнула учетной книгой по столу, поднялась со своего места и принялась ходить туда-сюда.
— Ты хоть понимаешь, как провинилась? — твердила она, тыча в девочку узловатым пальцем и заставляя ее вжимать голову в плечи. — У меня чуть сердце не остановилось, когда мне сказали, что одного ребенка не хватает. Я же всю ночь глаз не могла сомкнуть!
«Вранье, — мысленно отозвалась Сайка. — Ты всю ночь храпела в свое удовольствие, как и всегда».
— Мы столько лет тебя растили, воспитывали, — сокрушалась Горшиха. — А ты за все это время даже спасибо нам не сказала, только ела нашу еду и носила наши одежды.
«А еще полола и поливала ваш огород, мыла полы и окна, белила потолки, чистила обувь, стирала белье на всю общину, мыла посуду, доила коров, стригла овец, убирала навоз…», — мысленно загибала пальцы Сайка.
— Неблагодарная девчонка, — возмущалась монахиня. — Если б только мать-настоятельница знала, какую змею приютила…