Сайка представила герцога Вадера (важного, но лысоватого и слишком круглого мужчину со смешными седыми усиками) лебезящим перед высокой фигурой в черном плаще. Зрелище получилось комичным — как на ярмарочных лубках — и Сайка даже позволила себе похихикать: все равно же никто не узнает.
Веселье придало ей сил, и оставшуюся гору браслетов она все-таки одолела. К тому времени солнце уже почти село, и она принялась бродить по молитвенной в поисках подходящего для ночлега места.
Раньше молитвенная ее пугала, как и всех остальных детей, ведь это была комната для наказаний. В ту ночь, когда на Сайку должны были надеть браслеты, молитвенная показалась ей еще более жутким местом: голодная из-за двухдневного поста, забытая всеми, она стояла перед алтарем на коленях, прислушивалась к жутких шорохам и не понимала, почему никто не идет к ней. Боясь нарушить таинство обряда, она не сошла с места, даже когда по монастырю стали разноситься тревожные крики: ей казалось, что все это происходит в ее голове. Лишь под утро монашки спохватились и пришли сообщить ей, что посвящения не будет. До того, как ей сказали, что мать-настоятельница скончалась, молитвенная казалась жутковатым пристанищем тайн и призраков. А после этого известия она вдруг резко стала просто холодным и пустынным помещением.
Вот и сейчас Сайка бродила по нему, лениво перебирая гобелены и покрывала и примериваясь, нельзя ли превратить их в одеяла. Пальцы ее непроизвольно ощупывали предметы: статуэтки, свечи, чаши, книги. Наконец, рука наткнулась на что-то маленькое и непонятное. Сайка опустила взгляд. Это была старенькая заколка: обычное кольцо и спица, прикрепленная к нему тонкой цепочкой. Сайка поднесла ее ближе к лицу и сразу узнала: эту безделушку когда-то носила мать-настоятельница. В груди у девочки вдруг что-то сжалось, а на глаза навернулись слезы. Стиснув заколку в кулаке, она улеглась прямо на ящик с браслетами, хоть тот и напоминал гроб, и укрылась вышитым покрывалом с алтаря.
«Ты ведь все знала, — подумала она, подтянув находку к лицу и осторожно поглаживая ее пальчиком. — Знала, что браслеты вытягивают магию, и все равно носила их и надевала остальным послушникам. Почему?»
Никто не ответил ей на невысказанный вслух вопрос. Шмыгнув носом, девочка поплотнее закуталась в покрывало и попыталась заснуть.
— Скажите, господин, а почему вас называют Белым мастером? — спросил Авис, помешивая ложкой в большой сковороде, с края которой время от времени падали не помещавшиеся внутри кусочки картофеля. Белый мастер, занимавшийся полировкой меча и выглядевший весьма серьезным, при этих словах вдруг словно бы преобразился.
— О, это очень интересная история, — сказал он тоном сказочника. — Вот, послушай. Однажды в полнолуние я вышел во двор, где цвели белые клибисы. Все было тихо и спокойно, будто весь мир замер в ожидании. Звезды таинственно подрагивали в небе, а в воздухе пахло жасмином. Вдруг в полной тишине раздался чудесный звук флейты. Я обернулся и…
— … и тебе дали дубинкой по голове, — перебила его леди Ветта, появляясь в столовой с пустым графином и ставя его на кухонную тумбу: на дне графина темнели остатки вина, а глаза у леди Ветты чуть поблескивали. — С тех пор ты рассказываешь детям всякие небылицы. Авис, как дела с ужином?
— Скоро будет готово, — отозвался парень, стараясь не встречаться с ней взглядом и вообще держаться подальше.
— Миледи, вы испортили мою историю, — притворно возмутился мастер Кан, скрещивая руки на груди и откидываясь на спинку стула.
— А ты хоть раз расскажи правду, — предложила она. — Не вижу в этом ничего зазорного.
— Да ну, — отмахнулся Кан. — Правда — это скучно.
— А мне интересно, — осторожно сказал Авис, косясь на миледи, но та, словно забыв о недавней стычке, брезгливо ковырялась в блюде с сухариками.
— Давай, я расскажу, — предложила она.
— Миледи! — возмутился было мужчина, но тут же был прижат к стене его же собственным мечом. Крепкая ладонь леди Ветты быстро и ловко зажала ему рот. Мастер Кан принялся что-то активно объяснять, размахивая в воздухе руками и двигая бровями, но миледи была неумолима.