— Когда мастер Кан был юн и заносчив и учился в военной академии, он поспорил с друзьями, что сдаст экзамен по владению мечом, не испачкав одежд, — начала она, не обращая внимания на притворные попытки мастера освободиться. — Для этого той самой лунной ночью он пробрался в монастырь и бесцеремонно ограбил монахинь, стащив их белые праздничные наряды. Вырядившись в женские платья, он опоясался мечом и в таком виде играючи сдал экзамен, действительно не испачкав одежд. Это очень понравилось дамам, наблюдавшим за экзаменом, и его прозвали Белым Мастером — за выдающийся талант и странный костюм. С тех пор он и носит белые шелка — уже из принципа. И зачем-то придумывает сказки всякий раз, как его об этом спрашивают.
Леди Ветта наконец-то отпустила мастера. Тот сделал вид, что обиделся, и шутливо надул губы.
— Фу, у меня рука теперь мокрая, — леди Ветта поморщилась и обтерла ладонь о белые одежды Кана.
— Эй, миледи! — возмутился тот, отскакивая в сторону. — А нельзя просто руки помыть? Умывальник же рядом.
— Да, ты прав, — согласилась миледи, невозмутимо продолжая обтирать ладонь о его плечо. — Твои слюни — довольно неприятная вещь. Такое надо мыть с мылом. Так что ты их не распускай почем зря. И вообще, почаще держи рот закрытым: болтаешь что-то многовато. А за «миледи», кстати, я тебя когда-нибудь заставлю и рот с мылом вымыть.
— Вы жестокая женщина, — театрально приложив ладонь ко лбу, сказал мастер Кан.
— А ты — болтун, каких мало, — парировала она, усаживаясь за стол. — Авис, где там наш ужин?
— Сейчас-сейчас, — торопливо забормотал парень, пытаясь одной рукой приподнять над плитой сковородку с подгорающим картофелем, другой — посолить, животом — удержать падающую с края крышку, а коленом — не попасть в щель приоткрытой печной дверцы, откуда то и дело выскакивал жадный огонек, облизывая известь.
— Хорош, правда? — заметил мастер Кан, любуясь его акробатикой. — Может, оставим парня себе, а? Смотрите: он и стирать, и готовить может.
— Ты тоже можешь, — разрушила его надежды леди Ветта. — Так что иди и режь сыр. Сегодня, так уж и быть, я его потерплю, а дальше посмотрим. Хотя, нет. Мне и тебя хватает.
— Миледи! — взмолился Белый мастер.
— А мыло в зубы не хочешь? — поиграла она не тронутой шрамами бровью, и двое взрослых снова сцепились в словесной перепалке. Авис же тем временем облегченно выдохнул: ему вовсе не улыбалось быть слугой в этом доме.
Оставшуюся часть вечера Авис провел за уборкой отведенной ему комнаты: он не смог увильнуть от этого, когда Белый мастер, показывая ему свободное помещение, как бы случайно оговорился, что неплохо было бы тут прибраться. Когда кровать в комнатке на втором этаже, наконец, была застелена, пыль стерта, а пол вымыт, была уже ночь. Зевая до хруста в челюсти, Авис подошел к открытому окну, облокотился о подоконник и сделал глубокий вдох. Воздух был чист и свеж. Над городом сияла большая голубоватая луна. В ее болезненном свете лепестки белых клибисов горели странным огнем, словно это были и не деревья вовсе, а призраки. Луна подсвечивала не только их, но и весь город. Окна с этой стороны выходили как раз на гору, где стоял монастырь: где-то там сейчас отбывала наказание Сайка. Совершенно несправедливое наказание, причина которому — он, Авис. Но ничего. Завтра они снова увидятся и займутся чем-нибудь интересным. Да и Калебу бы помочь не помешало.
Авис потянулся, чтобы закрыть створки, и взгляд его на мгновение задержался на двух фигурах, ярко освещенных луной. Внизу, в плетеном кресле, стоящем на заднем дворе дома, сидела леди Ветта. Поза ее была расслабленной, в руке она покачивала бокал вина. Слева и чуть позади, сложив руки за спиной, стоял мастер Кан. Было очень тихо, только трещал где-то в траве одинокий кузнечик. Миледи смотрела на клибисы, мастер смотрел на нее, слегка повернув голову. Оба молчали. Авису показалось, что Белый мастер только что задал своей госпоже какой-то очень важный вопрос и теперь ждет ответа. Но пронизанный лунными лучами воздух был тих и недвижим. Миледи задумчиво потягивала вино. Авис не видел ее лица: она сидела спиной к дому. Мастер Кан же глядел на нее неотрывно — на ту самую щеку, что была так изуродована. И на лице его не было и тени улыбки.
Покрывало было жестким. Стоило Сайке чуть шевельнуться во сне, как оно тут же попыталось сбежать от нее на пол. Девочка хотела поправить его ногой, но ей было так лень шевелиться, что вскоре она смирилась с ночным холодком, гложущим ее лодыжку, и снова погрузилась в глубокий сон.