– Нисколько не отправлял. Он меня и не просил об этом.
Гуров долго смотрел на Белокурова молча и, как показалось Шурику, с укоризной. Приняв его взгляд за недоверчивость, тот заволновался и стал говорить сбивчиво, словно боясь, что ему все равно не поверят, что бы он ни сказал:
– Я слово даю! Я понятия не имею, что вы от меня хотите узнать. Если я рисовал эти портреты, – он указал полным пальцем на стопку листов на краю стола, – то честно сказал – да, рисовал. Чего мне скрывать-то? А насчет татуировок я первый раз от вас о них слышу. Саня меня не просил ничего такого высылать. Если ему татушку надо было, так я ему набил бы на раз и два. Бесплатно набил бы.
Он резко замолчал, словно его кто-то ударил по голове и при этом заставил закрыть рот. Во всяком случае, у Льва Ивановича, все еще пристально глядевшего на Белокурова, создалось именно такое впечатление. Лицо Шурика внезапно покраснело, потом стало бледным, будто от тошноты, затем краски снова вернулись на свое место, и Шурик как-то весь успокоился и обмяк.
– Вы что-то вспомнили? – как можно более участливо спросил Лев Иванович.
– Нет, – со слабой и несколько натянутой улыбкой ответил Белокуров. – Просто сердце что-то защемило. Переволновался, наверное, – выдавил он из себя. – Чего мне вспоминать-то? Нечего вспоминать. Не просил меня Сашка ни о каких временных татуировках. Это точно – не просил, и все тут.
– Тогда как вы можете объяснить, что вот этот единорог, – Крячко взял из рук Гурова листок с рисунком и потряс им перед Шуркиным носом, – оказался на спине вашего дружка в виде временной татуировки? Вы ведь помните, что я в салон приезжал с женщиной? Помните? Так вот, она признала в этой картинке ту самую татушку, которую видела на своем якобы женихе…
Крячко снова входил в роль «плохого» детектива.
– Дружок ваш обманывал женщин и обманом выманивал у них большие суммы денег, – стал рассказывать он Шурику. – Вы вообще знаете, чьи портреты рисовали и ему высылали?
Белокуров покачал головой. Гуров видел страх и недоумение на его лице, но останавливать Станислава пока не собирался.
– А отчего не поинтересовались? – снова спросил Крячко и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вы рисовали тех, кого Анохин обманул и обокрал. И если вы, Белокуров, думаете, что это все сплошь богатые и удачливые бизнесвумен, которым и так денег девать некуда, то поспешу вас разуверить и разочаровать. В большинстве своем все эти женщины или вдовы, или бедные разведенки с малыми детьми и со старыми больными родителями на руках! А еще среди них есть женщины, не нашедшие в своей горемычной жизни надежную опору – мужчину, который был бы для них хорошим мужем и от которого они могли бы родить детей. Есть и женщины-инвалиды… Мне дальше перечислять?
Крячко задал последний вопрос и, подойдя ближе к Белокурову, низко склонился над ним, заглядывая в синие, как летнее небо, глаза. Шурик отворачивался и даже пытался отодвинуться и встать со стула, но все его попытки были слабыми и неловкими. Наконец он не выдержал психологического напора Крячко и закрыл круглое полное лицо ладонями, защищаясь от настойчивого взора оперативника.
Станислав отошел к окну и стал смотреть на улицу, чувствуя на себе осуждающий взгляд Викентия. Журналист никогда не видел, а поэтому не мог знать о том, как проходят допросы в кабинетах уголовного розыска. Не знал он и о методах психологического воздействия на подозреваемых, и потому сейчас журналисту было и стыдно, и обидно одновременно за то, как грубо и напористо Крячко разговаривал с Белокуровым.
22
В кабинете повисла тягостная тишина. Лев Иванович специально затягивал паузу: хотел, чтобы Белокуров, переварив информацию, сам, по собственному желанию захотел сотрудничать с оперативниками и со следствием. У Гурова не было никаких сомнений, что Анохин использовал Шурика втемную и тот не был его сообщником. Но в то же время полковник не исключал того факта, что Белокуров мог знать, где сейчас находится его школьный дружок.
– Александр Александрович. – Викентий, не выдержав, подошел к Белокурову и наклонился к нему. – Налить вам еще водички?
Шурик убрал ладони от лица, посмотрел помутневшими от переживаемых им чувств глазами на журналиста и кивнул, не в силах сказать ни слова. Выпив воду из стакана залпом, он тяжело выдохнул и, уже почти успокоившийся, спросил, обращаясь ко Льву Ивановичу:
– Это правда, да? То, что сказал этот… оперуполномоченный.
– А вы сами как думаете? – ответил вопросом на вопрос Гуров.
Шурик помолчал, потом кивнул, словно ответил сам себе на беззвучно заданный вопрос.