— У тебя ведь приличное образование, не так ли? — спросила тетушка Семпрония.
— Меня даже музыке учили, — с некоторой неохотой призналась Чармейн. И поспешно добавила: — Но у меня к ней нет способностей. Так что играть дедушке Вильяму колыбельные я не смогу.
— Этого и не требуется, — заявила тетушка Семпрония и фыркнула. — Он чародей и, если захочет, наколдует себе любую колыбельную. Я пытаюсь выяснить, обучали ли тебя положенным основам магии. Должно быть, обучали, не так ли?
Чармейн показалось, что ее внутренности провалились куда-то глубоко-глубоко, прихватив с собой всю кровь от лица. Она не решилась признаться, что не смыслит в магии ни на грош. Ее родители, в особенности миссис Бейкер, полагали, что магия — это неприлично. А жили они в такой приличной части города, что в школе, где училась Чармейн, магию не преподавали. Если кому-то хотелось изучать столь вульгарное ремесло, приходилось брать частного учителя. Чармейн понимала, что за такие уроки ее родители никогда не станут платить.
— Э-э… — начала она.
К счастью, тетушка Семпрония не стала ждать ответа:
— Знаешь ли, жить в доме, полном чар, — это не шутка.
— Что вы, я никогда бы не подумала, что это шутка, — серьезно сказала Чармейн.
— Вот и хорошо, — кивнула тетушка Семпрония и откинулась на спинку сиденья.
Пони все цокал и цокал по мостовой. Они процокали по Королевской площади, мимо Королевской резиденции, которая маячила с краю, сверкая на солнце золотой крышей, потом через Рыночную площадь, куда Чармейн пускали очень редко. Она жадно глядела на прилавки, на людей, которые покупали всякую всячину и болтали, и даже обернулась, не наглядевшись, когда коляска выехала в старые кварталы. Дома здесь были высокие, ярко раскрашенные и совсем разные — чем дальше, тем вычурнее становились фронтоны и тем причудливее располагались окна, — и у Чармейн затеплилась надежда, что жизнь в доме дедушки Вильяма может оказаться весьма интересной. Однако пони все цокал и цокал — через обшарпанные бедные кварталы, а потом мимо домиков деревенского вида, а потом и вовсе вдоль полей и плетней, туда, где над дорогой нависал крутой утес и среди живых изгородей лишь изредка встречались крошечные лачужки, а горы надвигались все ближе и ближе. Чармейн начала бояться, что они сейчас выедут из Верхней Норландии в какую-нибудь соседнюю страну. Только вот в какую? В Дальнию? В Монтальбино? Жалко, что она всегда слушала на географии вполуха.
Стоило ей об этом подумать, как кучер натянул поводья у небольшого мышино-серого домика, съежившегося за длинным и узким садом. Чармейн оглядела домик поверх низкой кованой калитки и страшно огорчилась. Она в жизни не видела таких скучных домиков. По обе стороны от коричневой входной двери были окна, и мышино-серая крыша нависала над ними, словно насупленные брови. Второго этажа, похоже, вообще не было.
— Вот мы и приехали, — бодро воскликнула тетушка Семпрония.
Она спустилась на землю, с лязгом отворила кованую калитку и возглавила шествие по дорожке к входной двери. Чармейн уныло тащилась следом, а за ней шел кучер с ее багажом. Сад по обе стороны от дорожки состоял, похоже, исключительно из гортензий — синих, голубых, бирюзовых и розовых.
— Думаю, за садом тебе ухаживать не придется, — беззаботно заметила тетушка Семпрония. Этого еще не хватало, подумала Чармейн. — Не сомневаюсь, что у дедушки Вильяма есть садовник, — добавила тетушка Семпрония.
— Надеюсь, — буркнула Чармейн.
Ее познания в садоводстве ограничивались двориком за ее собственным домом, где росли тутовое дерево и куст шиповника, а также ящиками на окнах, где мама сажала душистый горошек. Чармейн было известно, что под растениями есть земля и что в земле водятся червяки. Ее передернуло.
Тетушка Семпрония решительно стукнула дверным молотком, а затем, не дожидаясь приглашения, двинулась в дом, крича:
— Э-ге-гей! Я привезла вам Чармейн!
— От души благодарю, — отозвался дедушка Вильям.
Входная дверь вела прямо в заплесневелую гостиную, и там сидел дедушка Вильям — в заплесневелом кресле мышино-серого цвета. Рядом с ним стоял объемистый кожаный чемодан, как будто чародей и вправду приготовился к отъезду.
— Рад познакомиться, душенька, — улыбнулся дедушка Вильям.
— Здравствуйте, сударь, — учтиво отвечала Чармейн.
Не успели они сказать еще что-нибудь, как тетушка Семпрония провозгласила:
— Ну, целую и обнимаю. Поставьте багаж сюда, — сказала она кучеру.