— А знаешь, Васька, что мне Анатэма-Молния утром сегодня сказал? Пощупал мои мускулы, грудь — из тебя, говорит, хлопчик, может хороший борец выйти, у тебя, говорит, атлетическое телосложение. Атлетическое! Ты чуешь, Васька?
— Много он понимает, твой Анатэма, — отмахнулся я с досады. — Разве он борец? Он сморкач, а не борец. Не мог даже Али-Бурхана побороть…
— Ну, это еще вопрос! — ответил Маремуха с обидой, и голос его дрогнул. — Он хороший борец и правду сказал. А ну пощупай, какие у меня мускулы.
— «Пощупай, пощупай…» Зачем мне щупать! Давай просто поборемся.
— Давай! — ответил Маремуха.
— Василь, не борись, Петька тебя положит, — подшучивая, сказала Галя.
— Что? Положит? Ну, это еще посмотрим. Гайда, снимай пояс! — приказал я.
— Как? Здесь? — испугался Петька.
— А ты хотел на улице? Здесь, здесь, на полянке!
— Ну давай! — решился Петька и щелкнул пряжкой.
— Смотри, Галя, чтобы не покрали вещи, — сказал я.
Трава на полянке была мокрая от росы и скользкая, и только я схватил Петьку под мышки, мы оба сразу грохнулись на землю. Это кажется со стороны, когда сидишь в зале, что бороться легко. Петька сопел, отбивался кулаками, но я быстро повалил его, подмял под себя. Мне хотелось поскорее побороть его, чтобы выказать перед Галей свою силу. Уже оставалось совсем немного до победы, но тут Петька вывернулся и прыгнул мне на спину. Он устроился на мне, точно на лошади, и, подпрыгивая, силился повалить меня, прижать к земле. Я понатужился, стал сперва в партер, а затем на колени и опрокинул Петьку. Можно было, конечно, для быстроты дела поймать его за ногу, но я боялся, что Галя увидит.
Петька вскочил и стал хватать меня за руки. Ладони у нас были мокрые от росы, мне надоело возиться, я схватил Петьку прямым поясом и так, сжимая его изо всей силы, пошел вперед. Петька, сопротивляясь, попятился. Не знаю, сколько бы мы шли так, но, к счастью, позади оказалась ямка. Петька шагнул в нее и покачнулся, я приналег, мы грохнулись на землю, и тут наконец я положил Маремуху на обе лопатки.
— Ну, то не по правилам! — пропыхтел Петька, вставая. — На ровном ты бы еще поборолся со мной. Так и дурак положит!
— Хватит вам! Тоже мне борцы нашлись! — сказала Галя, протягивая пояса и наши шапки. — Пойдемте!
Пошли. Темный бульвар спускался по склонам вниз, к лесенке на Выдровку. Под нашими ногами скрипел рассыпанный по аллейке речной песок. Было очень приятно, что я положил Маремуху на глазах у Гали. А она-то думала, что Петька сильнее.
По ту сторону реки белели на склонах домики Заречья. Уже всюду погасили огни. Только в одном окне горел свет. В нашей бывшей квартире было тоже темно. Интересно, каких жильцов вселил туда коммунхоз?
Когда, проводив Галю, мы переходили по узенькой деревянной кладочке через реку, Петька сказал:
— Василь! А давай отлупим Котьку, чтобы он не вязался до Гали.
— Когда?
— Или нет! Давай лучше его напугаем!
— Напугаешь его! Как же.
— Факт — напугаем! Вот послушай. Будет он к себе домой на Подзамче возвращаться, а мы его в проулочке подкараулим да тыкву навстречу выставим. И завоем, как волки. Думаешь, не побежит? Факт — побежит!
— А где ты сейчас тыкву достанешь? Они же маленькие еще.
— У меня с прошлого года осталась. Сухая. Корка одна. Вырежем рот, глаза, заклеим красной бумагой, а в середину — свечку. Вот напугается! Подумает — привидение.
— Постой, Петька, — остановил я Маремуху. — Хорошо, что напомнил. Кто тебе говорил, что в нашей совпартшколе привидения есть?
Петька оглянулся и спросил тихо:
— А что?
— Да ничего. Сколько живем — и ничего. Не слышно даже.
— Мне Сашка Бобырь говорил. Может, он набрехал, я знаю?
— А ты спроси, кто ему говорил, — интересно.
— Добре!
— Ты, случайно, завтра не увидишь его?
— Может, увижу. Я утречком на Подзамче за кукурузой пойду.
— Зайди к нему, Петька. Что тебе стоит? Ведь интересно, откуда он это взял. Какие такие привидения?
— Ну хорошо, зайду. А на борьбу пойдешь завтра?
— Давай сходим. Я приду вечером.
— Пораньше только приходи, — попросил Петька. — Так часов в семь.
— Приду обязательно, — пообещал я. — Не забудь, спроси Бобыря.
— Хорошо, спрошу! — сказал Маремуха, и мы расстались.
В ПУТЬ-ДОРОГУ
Из всех хлопцев, с которыми мне приходилось встречаться, Сашка Бобырь, или Бобырюга, как мы его прозвали в трудшколе, был самый невезучий.
Однажды, еще когда существовала гимназия, мы спускались по телеграфному столбу из гимназического двора на Колокольную улицу. Все спускались быстро, а Сашка Бобырь захотел пофасонить и стал тормозить: проедет немножко, а затем с размаху останавливается. До земли оставалось совсем немного, когда Сашка заорал, да так громко, что даже те хлопцы, которые были уже у реки, побежали на его крик обратно, наверх.