― Ага, ― ответил Вадим, как будто речь шла о чём-то простом и привычном. ― Он всегда женится на женщинах с пацанами от первого брака. Готовит в преемники, так сказать. Не я первый, не я последний. Он, наверное, уедет скоро ― мамка-то моя умерла⁶… А тебе, Альфред, придётся отработать второй шанс. Гасящий ничего не даёт даром. Тем более людям.
― Кто такой Гасящий? ― Альфред устало опустился на свёрнутый китель, служивший ему подушкой. Надо всё же узнать, кто гасит свечи в безмолвной тёмной пещере в Нави⁷. И откуда у него только знания о том мире?
― Если коротко, то могу рассказать. ― Руки Вадима уже окончательно приняли привычный вид, а сам он опустился на камень, который тут же покрылся мягким слоем травы. Альфред моргнул для верности, но решил промолчать. Чудес на одну ночь было уже многовато. ― Один дровосек спас дитя птицы Сирин. Вместо того, чтобы попросить золото и славу, он пожелал видеть то, что ярче солнца и чего не видел никто на земле. И оказался в огромной пещере, где горело множество свечей. ― При упоминании свечей в пещере Альфред почувствовал, как горячая волна захлёстывает его смесью восторга и ужаса. Он был там. Только что. А Вадим продолжал рассказывать: ― Это были жизни. Горит свеча ― жив человек. Ну а погаснет… И дровосек захотел увидеть гасящего. Сирин, конечно, отговаривала его, но дровосек настоял на своём. Он оказался в темноте и понял, что ослеп. Потому что на смерть, как на солнце, во все глаза не глянешь. В итоге он стал делать людям предсказания, а также умел врачевать наложением рук. И когда его спрашивали, как он может знать, когда кто умрёт, он неизменно отвечал: «Я вижу гасящего».
― Я почти увидел его ― Гасящего. ― Альфред почувствовал, как тягучая волна, заполнившая вместе с током крови его тело, прошлась холодом вдоль позвоночника и ударами плетью по рёбрами. Отозвалась в голове выстрелом в висок. Закапала кровью из носа. Дрелих обхватил голову руками и, ощущая, как губы щекочет тонкая струйка крови, обречённо застонал. Ему вдруг захотелось вернуться в пещеру со свечами. Там было прохладно и тихо. И не было всепоглощающей боли.
― Привыкнешь, ― ободряюще произнёс Леший, поднимаясь с камня. ― Я тоже привыкал. ― В первых лучах рассвета он казался почти нездешним, а над горами, как на мгновение показалось Альфреду, мелькнул смазанный силуэт гигантской птицы.
Прежняя жизнь утекла, как кровь из перерезанного горла, растворилась в лучах солнца, как тающая в небе луна…
***
Полевой научно-исследовательский стационар столичного университета «Тайга» встретил Анну и Альфреда по-весеннему тёплым вечером. Деревья в лесу ещё не успели одеться листвой: лишь крохотные почки выпускали нежные зелёные стрелки. Лес наполнялся запахами прелой прошлогодней травы, а душистая верба у заводи бобровой плотины до сих пор преследовала Анну своим ароматом.
В летнее время стационар, должно быть, утопал в растительности, но сейчас голые поля, покрытые пожухлым разнотравьем, казались бескрайними и холодными. Бесцветные сейчас солнечные лучи мягко пригревали, а небо на западе окрасилось в причудливую смесь серых оттенков.
Бревенчатые одноэтажные домики выглядели несколько странно посреди этого дикого, не тронутого рукой человека пейзажа, но Анна явственно чувствовала в них дух этого места. Запах сухой древесины наполнял ноздри, а над трубой одного из домиков ― самого большого ― курился дымок.
― Ты уверен, что нас ждут? ― Анна вышла из заляпанного грязью внедорожника, в котором они целый час тряслись по кочкам и ухабам. ― Всё же мы приехали без приглашения.
― Нас пригласили, ― уверенно произнёс Альфред, подходя к ней и с выражением крайнего удовлетворения разминая плечи и затёкшие от напряжения во время езды руки. ― Вернее, я напросился, ― он усмехнулся. ― Вадим Ильин ― мой лучший друг. Именно он подал мне идею открыть Бюро, когда мы виделись в последний раз чуть меньше года назад. А вон, кстати, и он сам, ― Альфред указал рукой на мужчину, только что показавшегося из-за угла обитаемого домика и сейчас широким шагом направлявшегося к гостям.
Ильин оказался высоким, плотно сбитым мужчиной в камуфляжном костюме и резиновых сапогах. Светлоглазый, с волосами, зачёсанными налево, и густой бородой, он выглядел не как леший, а как рыбак или охотник, приехавший на берег разлившейся реки, которая несла тёмные воды за голыми ветками плакучих ив внизу.
Анна даже почувствовала себя неуютно в старых, рваных на коленках джинсах, заляпанных краской: одно время она увлекалась рисованием. Весь облик Ильина говорил о том, что он ― часть этого места, его царь и Бог.
― Рыжий, здравствуй! ― воскликнул Альфред, пожимая крепкую руку щурившегося на ярком весеннем солнце Ильина.
― Здорово, Немец, ― засмеялся Ильин. ― Как сам? ― Он размашисто хлопнул Альфреда по плечу. Анна удивилась, как тот вообще удержался на ногах. Сила у Ильина была поистине медвежья.
― Нашёл себе дело по душе, ― продолжая улыбаться, ответил Альфред. ― Анна, знакомься: это ― Вадим Ильин, мой друг и сослуживец.
― Анна, ― несмело улыбнулась она, глядя, как её рука утопает в загорелой широкой ладони Ильина. ― Очень приятно познакомиться.
― Вадим, кто там приехал? ― неожиданно раздался высокий женский голос, а миг спустя из бревенчатого домика вышла его обладательница ― невысокая красивая женщина в просторной рубашке-ковбойке и камуфляжных штанах. ― Здравствуйте! ― она широко улыбнулась Альфреду и Анне. ― Я ― Маргарита Громова. ― И протянула для рукопожатия миниатюрную ладонь.
Её ярко-рыжие волосы трепал вечерний ветерок, и Анна вдруг поняла, что она видит их насыщенный природный цвет. В голову тут же полезли мысли о ведьмах и горящих кострах до небес, которые славили приход весны. Слишком много в её жизни в последнее время было колдунов и оборотней, так почему бы не быть ещё и ведьмам? Анна с тоской подумала, что её простая жизнь студентки-бармена больше никогда не станет прежней.
А Ильин и Альфред между тем перетаскивали немногочисленные вещи из машины в домик.
Маргарита оказалась душой компании. Геолог-полевик, она казалась солнцем, которое выглянуло из-за туч тогда, когда все надежды на тепло и свет погасли. Ильин предложил выпить за встречу, и теперь маленький круглый стол в комнате бревенчатого домика был уставлен разнообразной закуской, продукты для которой привезли с собой из города Анна и Альфред, а в пластиковой бутылке из-под минеральной воды плескался разведённый водой спирт.
Анне раньше не доводилось пробовать спирт, который, как она поняла, являлся традиционным напитком биологов и геологов, приезжавших вот так на стационары для проведения исследований. Сама Анна на природу выбиралась редко, поэтому эти странные люди ― Громова и Ильин, стали для неё не меньшим чудом, чем Миша, оказавшийся оборотнем, и маг Альфред.
Она во все глаза смотрела на Ильина, повторно разливавшего спирт по маленьким пластиковым стаканчикам. Сейчас это был уже не человек: Анна отчётливо чувствовала исходивший от него запах прелой листвы, мокрой тёмной земли и студёной воды лесных ключей. Голос у него был глуховатый и приятный, негромкий, но слушать его оказалось одно удовольствие.
Однако даже голос Лешего не мог сравниться с пением Маргариты. Когда эта женщина после трёх стаканчиков спирта взяла гитару с красной лентой на грифе, то Анна подумала, что сейчас будет обычная песня, подобные которой подвыпившие гости часто пели в караоке её ресторана.
Но как только Маргарита взяла первые аккорды, как только её маленькие пальцы коснулись струн, а первые слова слетели с губ, Анна поняла, как ошибалась. То, что она слышала раньше, было словно из другого мира, в котором никогда бы не могло случиться то, что происходило сейчас.
― Роса рассветная светлее светлого, ― Маргарита пела выразительно, вкладывая в строчки всю душу. ― А в ней живёт поверье диких трав. ― Она тянула слова, где надо, и останавливалась, когда того требовала музыка. Казалось, что сама мелодия повинуется ей, разливаясь не только в душной комнате, наполненной дымом сигарет, но и по всему стационару. ― У века каждого на зверя страшного. ― Глаза Маргариты были закрыты, а лицо настолько одухотворённым, что Анна почувствовала, как сладко сжимается сердце, а глаза начинает щипать. Из всех её знакомых так не пел никто. ― Найдётся свой однажды волкодав…