- Франек! - крикнула за перегородку Шипулинская.
Оттуда в хорошем выутюженном черном костюме выскочил розовощекий, слегка лысоватый Шипулинский. Он посмотрел в нашу сторону и тихо, но так, что мы слышали, сердито сказал жене:
- Почему ты не сказала, что здесь клиенты?
- Я думала, что ты сам знаешь об этом... - ответила Шипулинская и отодвинула на край стойки высокую, на тонкой ножке вазу с фальшивыми яблоками из папье-маше.
Легко размахивая руками и подняв голову, Шипулинский не спеша подошел к нашему столику. Чуть прищурившись, он посмотрел сперва на Галю, а потом скользнул взглядом по мне, и я быстро убрал под стол ноги в запыленных сандалиях.
- Что желаете заказать, молодые люди? - спросил пан Шипулинский. Глядя на Галю, он добавил: - Что угодно барышне?
Галя покраснела и, кивая на меня, тихо сказала:
- Я не знаю... Вот...
- Дайте нам! - сказал я басом и поперхнулся. - Дайте нам кофе и потом пирожных...
- Какой кофе желают молодые люди? По-варшавски или по-венски, а может, черный...
- А все равно! - сказал я.
Но Галя поправила меня:
- Нет, черный не нужно.
- Хорошо! - согласился Шипулинский. - Я предложу вам по-варшавски. Это вкуснее. А пирожные какие?
- Мне наполеон, - сказала Галя.
- А мне все равно! - ответил я.
- Словом, я подам, а вы сами уж выберете, - решил Шипулинский и, шаркая лакированными туфлями, ушел за перегородку. И сразу зазвенел там стаканами.
Теперь я чувствовал себя легче. Кофе был заказан, пирожные тоже, сейчас надо было ждать, есть, а затем расплачиваться. Я уже согрелся здесь, в теплой кондитерской, и забыл, что на улице ветер.
- И ты смотри, как он управляется, - перегибаясь через стол, тихо шепнула мне Галя, и один локон упал ей на лоб.
- Еще бы, - ответил я. - Он не хочет брать прислугу, чтоб налог не платить.
- А разве у кого нет прислуги, тот налог не платит?
- Платит, но меньше! - сказал я совсем шепотом, потому что к нам приближался с блестящим подносом в руках Шипулинский.
Кофе он принес в серебряных подстаканниках, сверху в каждом стакане плавали взбитые, слегка похожие на растопленное мороженое сливки, а на блюдечках лежали маленькие золоченые ложечки с кручеными ручками.
Галя взяла ложечку и окунула ее в стакан.
Шипулинский прошел еще раз за перегородку и быстро вернулся обратно.
"Зачем столько?" - чуть не закричал я.
Шипулинский принес и поставил на стол вазочку, на которой был разложен добрый десяток пирожных. Тут были и наполеоны, и эклеры, и высокие корзиночки с розовым кремом и вишенкой наверху, и плоские яблочные пирожные.
"Нам не надо столько пирожных! Нам только два надо! Только два! У нас не хватит денег расплатиться за все!" - хотелось крикнуть мне, но я ничего сказать вслух не мог, а проклятый Шипулинский, словно чуя, что ему могут вернуть пирожные, быстро, щелкнув каблуками, ушел за перегородку.
Совсем расстроенный, я ощупывал в кармане деньги и не знал, что делать. Я пожалел, что мы пришли сюда, я с удовольствием вернул бы обратно и кофе и пирожные, лишь бы только убраться без скандала. Ведь если у меня не хватит денег, Шипулинский не выпустит меня отсюда и потребует залог, а что я ему оставлю в залог - рубашку, штаны, поясок? А потом - какой это позор будет перед Галей!
А Галя, не чувствуя моего волнения, сидела спокойно и маленькими глотками отпивала кофе.
- А ты чего не пьешь? Пей! - сказала она.
- Мне не хочется! - буркнул я.
- Вот тебе и раз - не хочется! А зачем мы тогда пришли сюда? Пей! - Она подвинула мне стакан кофе и спросила: - Тебе какое пирожное?
"Эх, была не была!" - подумал я, зажмурился и сказал через силу:
- Какое хочешь...
- Ну, я тебе положу заварное, оно вкусное и в середине крему много. Кушай.
Я отколупывал потихоньку ложечкой куски этого жирного пирожного и от волнения не чувствовал даже вкуса желтого крема.
- Кушай! Кушай! - поторапливала меня Галя. - Иначе мы до утра здесь сидеть будем.
Почти насильно я запихнул себе в рот кусок пирожного и только хотел запить его кофе, как почувствовал себя совсем плохо.
За витриной, на улице, упираясь обеими руками в круглый железный поручень, стоял мой отец. Коренастый, в белом полотняном костюме, в соломенной фуражке, слегка щуря глаза, он смотрел сквозь стекло на меня в упор; мне сразу захотелось полезть под стол: взгляд отца жег меня.
Я опустил глаза и когда осторожно поднял их снова, отца за витриной не было.
Он появился внезапно и так же внезапно исчез в ночной темноте.
- Ты чего такой бледный, Василь? - спросила Галя. - Ты не простудился случайно?
- Да ничего. В боку кольнуло! - солгал я.
Откуда ни возьмись, возле нашего столика вырос Шипулинский.
- Молодые люди желают рассчитаться? - ласково спросил он.
- Да! - сказал я дрогнувшим голосом и, чувствуя, как по всему телу прошел холод, подумал: "Ну, начинается".
- Два стакана кофе по-варшавски и... два пирожных, - глядя на вазу, чуть слышно прошептал Шипулинский и, весело тряхнув лысеющей головой, громко сказал: - Один рубль сорок копеек.
Сразу повеселев, я быстро вынул из кармана смятый рубль, расправил его и затем высыпал на мраморный столик сорок копеек медяками. Вместе с монетами затесалось несколько семечек, но мне было стыдно убирать их, и я, нахлобучивая кепку и не оглядываясь, выскочил вслед за Галей на улицу.
Все еще дул ветер, и опять стало нам холодно на улице, но теперь я уже не обращал внимания на холод.
Как хорошо, что все окончилось благополучно!
Однако я не мог забыть появления у витрины моего отца. Мне все еще казалось, что отец подстерегает меня.
Мимо ресторана "Венеция" и финотдела, мимо развалин сгоревшего еще во время войны театра мы шли по узенькой Кузнечной улице. Показалась вдали огромная семиэтажная башня Стефана Батория. Внизу, у подножия башни, чернела дыра. Это была Ветряная брамка - проезд в Старый город с севера. Как только мы вошли в нее и скрылись под низко нависшими полукруглыми сводами, наши шаги гулко застучали по мостовой, а в ушах сильнее засвистел ветер.
- Ого-го-го! - закричал я, и эхо загудело вокруг, как в бочке.
- Тише ты, сумасшедший! - крикнула Галя. - Подумают - грабят! - и рванулась быстрее вперед, к светлому выходу из башни.