- Ты, я вижу, лихой работник, - сказал он, вставая. - Не зря тебя ко мне напарником назначили. У меня тоже была когда-то сила, да вот с голодухи я ее порастерял немного. Ну ладно, полезай теперь наверх, а я пошвыряю.
Так, меняясь, мы скоро загрузили подводу снопами, притянули их увесистой жердью, называемой "рубелем", и, забравшись наверх, не спеша, чтобы не рассыпать снопы, поехали обратно в совхоз. Только мы свернули на пыльную дорогу, я осторожно спросил:
- А как вас зовут?
- Во-первых, ты мне не "выкай". Я тебе не барон и не князь, - сказал курсант важно. - А зовут меня Коломеец, Никита Федорович Коломеец, честь имею! - Он снял буденовку, сидя поклонился, и чуб его сразу распушило ветром.
- Ты... что - беспризорник?
- Чего вдруг? - спросил Коломеец удивленно.
- Ну, а где же... ты голодал? Родных у тебя нет?
- Почему? Есть. В Балте остались. Но я с ними разошелся на почве религиозных убеждений, - ответил Коломеец небрежно и загадочно.
Я посмотрел на Коломейца с недоверием, но видно было, что он сказал правду. И тут я решил, что мой новый знакомый - поповский сын. Словно угадывая мои мысли, Коломеец прищурился, хлестнул батогом коней и сказал:
- Только не думай, что я из духовного звания. Наоборот. Батька мой самый главный в Балте пролетарий был, он у меня на вальцовой мельнице машинистом работал, но в бога тем не менее верил и порол меня, как цуцыка. И никак я его перевоспитать не мог. Все комнаты в иконах, лампадки горят, как пост - мяса ни-ни-ни, а я должен страдать. И страдал долго в семейной неволе, но однажды забыл, что пост, принес домой кольцо колбасы. Вкусной такой - с перцем, с чесноком, просвечивается вся. Сижу себе на завалинке и жую. А окно в хату открыто, а в хате батька Священное писание читает. А мне ни к чему. Уплетаю колбасу за оба уха. Всю бы съел, да батька услышал из комнаты запах и шасть ко мне с ремнем. Выпорол здорово. Больно. Ремень солдатский, знаешь, с пряжкой медной. Убежал я в город, хожу по улицам и плачу. Спина болит, сердце болит, и жить не хочется. Обидно ведь - за какую-то поганую колбасу выдрали. Свернул на главную улицу, а там клуб комсомольский, все окна светятся, а у дверей афишки: лекция о происхождении религии, и вход свободный. И как раз, понимаешь, на мое счастье, лектор хороший попался. Азартный такой. Волосы, как у попа, длинные, густые, бегает по сцене и все кричит: бога нет, религия - буржуйские сказки, а человек на самом деле произошел от обезьяны. Зло меня взяло. Вот, думаю, бога нет, а меня из-за этого самого бога выпороли. Пришел домой - пусто. Все в церковь пошли, а ключ лежит под собачьей будкой. Отпер я хату, зажег лампу - иконы так и заиграли вокруг, святые на меня отовсюду глядят, злые такие, старые. Схватил я самых главных со стены да и забросил их в помойную яму, - святые, святые, а сразу на дно пошли. Бросил - и страшно стало. Ну, теперь, думаю, крышка - погиб Никита. Не жить тебе с родными. Убьет, думаю, отец, как вернется из церкви. Оставил я ему записку, а в той записке написал: "Тато, вы меня выпороли, что я в пост ел колбасу, а на самом деле бога нет, все это буржуйские сказки, и я в отместку вам покидал ваших святых в помойную яму. Пока". Махнул я за помощью в комсомол, служил сторожем в комсомольском клубе, голодал здорово, такой пост мне был - лучше не вспоминать. Ну, а погодя послал меня уком комсомола в совпартшколу.
- Товарищ Коломеец...
- Можешь называть меня Никитой.
- Никита, а чего ты с курсантами в футбол не играешь?
- В футбол? Ну вот глупости! - Коломеец пожал плечами. - В футбол одни сопливые играют, стану я с ними пачкаться!
- Какие сопливые? - едва не закричал я. - А Полевой, а Марущак? Даже Картамышев и тот не гнушается играть, а ведь его, я слышал, в уком отзывают.
- Ну, ну, ну. Ты не горячись. Я просто пошутил. А вообще футбол я считаю бессмысленной тратой времени. Лучше Рубакина почитать. Читал его книжицы?
- Нет.
- Занятные, познавательные. Я, когда комсомольский клуб в Балте охранял, ими увлекался. Все разойдутся, я насобираю под скамейками окурков, потушу всюду свет, только на сцене оставлю, притащу диванчик туда из библиотеки, лягу, сукном красным укроюсь и читаю. Кушать хочется зверски, а нечего. Вот и покуриваю, и читаю.
- А ты "Спартака" читал? - решил я похвастаться.
Но он, не слушая меня, сказал задумчиво:
- Да, Балта... Хороший город Балта. У меня в этом городе дивчина одна осталась. Люся. Хотя ты, положим, еще пацан и в этих делах ничего не понимаешь.
- Я не понимаю? Ого! - сказал я обиженно. - У меня у самого в городе девушка есть.
Коломеец посмотрел на меня и засмеялся.
- Ох ты, франт-герой! С тобой, оказывается, держи ухо востро! - сказал он весело и хлестнул лошадей.
Мы проезжали мимо баштана. Он весь зарос вьющейся низко, у самой земли, ботвой. Кое-где из этой темно-зеленой ботвы выглядывали круглые бока арбузов, желтые дыни. Посреди баштана, сложенный из жердей, покрытых лебедой, чернел шалаш сторожа.
- Дядько! - сложив руки лодочкой, закричал Коломеец.
Из шалаша в коричневой домотканой коротайке, с тяжелой клюкой в руках вышел сторож.
- Чего вам? - спросил он подозрительно.
- Продайте арбуза, дядько, - попросил Коломеец.
- Вы чьи будете?
- Мы городские. В совхозе работаем.
Старик постоял минуту молча, а потом зашагал по баштану, обстукивая арбузы. Искал он недолго и, выйдя на дорогу, протянул Коломейцу продолговатый арбуз.
- Берить. Оце добрый кавунчик.
- Спасибо, дядько. Сколько вам грошей?
- Ничего! - ответил сторож.
- Почему же? - удивился Коломеец. - Даром мы не возьмем.
- Берите, берите, - сказал дядько. - Хлопцы вы молодые, грошей у вас, наверное, мало - возьмите так. Друга сатана просто бы полезла в баштан, а вы люди аккуратные, попросили по-доброму - возьмите потому бесплатно.
- Ну, спасибо вам! - сказал Коломеец, погоняя лошадей. - Дай вам боже еще столько прожить!
Только мы отъехали, Коломеец ударил арбузом по деревянной перекладине, арбуз с треском раскололся, и липкий его сок потек на сухие колосья пшеницы.